Люди других миров называли это проблеском надежды. Однако мы на Дэмоте никак не могли разглядеть во всем этом никаких проблесков.
Через семь месяцев после открытия спасительного лекарства на «Рустико-Никеле» в шахте № 12 произошло обрушение второй категории сложности: первое такое обрушение за двадцатичетырехлетнюю историю компании. Не помог десяток систем безопасности, и авария все равно окончилась одним смертельным случаем — это был доктор Генри Смоллвуд, оказавшийся на месте происшествия, чтобы вправить рабочей вывихнутую лодыжку.
Мать Шарр Кросби. Запнулась на ровном месте.
Корова неуклюжая.
Мои шестнадцать, семнадцать, восемнадцать лет — ярость, ярость, ярость. Вина выжившего и посттравматический стресс.
Я ненавидела отца за то, что он умер, была полна решимости наказать мать, потому что она ничего не могла поправить. Я погребла себя в неглубокой могиле пустой траты времени: когда тебе не нравится то, что ты делаешь, ты знаешь, что тебе это не нравится, но ты все равно продолжаешь это делать. Играть в кретинские игры в мире виртуальной реальности; безразлично заниматься сексом с любым, кто достаточно пьян, чтобы польститься на тебя; воевать не на жизнь, а на смерть с матерью, с друзьями, с собой…
Однажды мне пришло в голову, что мне ненавистна одна конкретная веснушка у меня на руке. Поэтому я взяла старый отцовский скальпель и вырезала ее. С первой веснушкой было покончено, но тут же в глаза бросилась вторая… поэтому ее я тоже вырезала.
Все вышло из-под контроля… В приличном обществе я до сих пор ношу платья с длинными рукавами.
Но нет смысла задерживаться на том, как идиотски и безбашенно я едва не настругала себя ломтями, не померла от передоза или не потеряла всех зубов в драках в провонявших спермой подсобках. Можно назвать мой тогдашний стиль жизни одной постоянной попыткой самоубийства, но ведь она не удалась, не так ли?
Ничего не доказано.
Проблема не решена.
Фэй Смоллвуд, некогда считавшая, что она слишком сильна, чтобы мир сломил ее. Лощеная девушка, вдруг возненавидевшая лоск.
Я пережила эти годы в основном из-за самого Саллисвит-Ривера — грубого горняцкого городишки, — да, но не настолько сочащегося гноем сосредоточенной жестокости, как любой из городов. У нас случались шумные ссоры, но не войны банд, были и пьяницы, но не хладнокровные убийцы.
И у меня имелись заступники: мелкие правонарушители и бунтовщики, такие же, как я, дети, видевшие слишком много трупов. Моя собственная хулиганская тусовка — нас было восемь, твердо убежденных, что переизбыток смерти опровергает что-то во вселенной, и единственный достойный ответ — недоверие ко всему цивилизованному миру.
