Лира Лир | страница 13



Напасти роняли свирели убрус –
Виден Эльбрус.

1915

Азовское море

Вскипает застывший черный шелк.
Спины песков рыжи;
Плетется мясной мухой паровоз.
Прокусывая ленты дымков.
Сеть степей. Молчите же вы
И колес заштатные вопли.
Ив туман. Хижин рябь.
Сутолок устывшая марь.
Четыре шага до шелка,
Шелк несется, скрябает берегом:
– Жестяное Азовское море. – Рычи,
Белоязыкой волны жало.
Скребется простор и хлюпает грузно.
Накален взор и топь;
Звонит, бурчит оцинкованная волна
И жалом жерло желти лижет.

1915

«Хрустальными лапами сжав…»

Хрустальными лапами сжав
Камений немой ров,
Вырывая с пенистым паем
Спину долинных гор –
Бежит поток, не костенея,
Сладостным ревом, зуб за зуб:
Четок кучи чернеют его,
Кочек рычащих чаще новь.
Он, певучий меч, лежит быстринно,
Лыча цветет, чего еще чище.
И жижа небес кружится чопорно
По над обрыва стенкой слоистой.
Черень чуждеет, жгет живот
И лысину горы набухшей.
Шопот чобот стеклянных
Раскусывает пески.

1915

«Стрепеты стремнин стройных тесней…»

Стрепеты стремнин стройных тесней.
Натиск резких, хитрых рек –
Треск ветвей погружает лица
В брызги темнодолых лук.
И стройный трепет погружает каплицу.
Выси каплицу на облак-дым;
Светлые ветлы лыка веют,
И лики – капель-лога беглецы.
Но вынесешь ли резкий дуновений нож.
Резак глаз, палач мук легких;
Жен лесных собиратель, грибной старик –
Киркой берега (лета рыбы босой).
О – бег мой ничтожен за кучей берегов,
Стобережных ручьев капли слез:
И чище, и лише слеза-недуг,
Острее милость путей зеленых.

1915

«Залязгать стенающим горлом хряп…»

Залязгать стенающим горлом хряп,
Неожиданноревным свистом;
А, как женщина, треплясь здесь
Кресле, взрыдать и голосить, –
Вы, несторожкие горолеты!
Вы, легкобережные токи!
С медвяновых туч
Лучом пакли с глинобитной крыши –
Каким дымком сердце рвете!
И глаза выдавить не чутко,
И руки в узел спутать тонко,
И паучить спину и локти.
И когтями язык томить.
И на такой голос кликнуть вой –
И тянуть и рыть землеходы!

1915

Эпилог

И когда обернусь, вижу неясным: стихи, стихи, стихи, мечты Мар Иолэна, первое исполнение – «Вертоградари», которых я теперь читаю, как читают знакомую и надоевшую чужую книгу… «Вертоградари», конечно, не плохая книга – я даже подозреваю, что и, кроме меня, ее кто-нибудь читает… все может быть – но я не понимаю человека, который написал ее, – как и ему, разумеется, непонятен автор «Алмазных Лесов», как автору «Лесов» – чужой человек пишущий эти строки. – Тащась по черной лестнице воспоминаний (парадный подъезд – библиография), останавливаюсь у вчерашнего дня и полагаю, что в этой книге есть вещи (не все, конечно), которые меня удовлетворяют по отдаленности своей от так называемых «переживаний», от людей, которых, по счастью, с каждым годом все меньше около меня. – Иногда мне кажется, что наше поколение захлопывает какую то книгу поэзии, верно ли это – я не знаю. Вот перед нами дошипели последние капли Северянинского кубка, последние взрывы общечеловеческой поэзии, по типу ubi vita, ibi poesia. Чтобы придать себе жизни, они хлебнули из Фруго-Фофаново-Минаевской помойки. Больше черпать неоткуда. Это кончено. А передо мной еще тысячи верст работы. Работы, работы, работы. – Будирующие глупцы уверяют, что поэт есть фикция, что он лишь рупор. какой рычите куча присяжных поверенных, дантистов, . . . . . . . . . . начальников станций, клерков, портных и т. п. Конечно, я не могу спорить с сими идеологами хамства, но, если они правы – тем лучше. Теперь когда они будут визжать, просмотрев «Лиру Лир», что это –