Трудность в другом. Соприкосновение с инструментом, с государственным аппаратом, даже если при этом «к мандатам почтения нету», вызывает сильную интоксикацию у непосредственно соприкоснувшихся, они получают своеобразную дозу облучения. Этот самый аппарат действительно напоминает кольцо всевластия, «мое сокровище» из эпопеи Толкиена. Конечно, чем больше государство является лишь слабоматериализованным элементом проективной, правополагающей деятельности, чем больше оно десакрализовано и лишено характера явления природы, тем легче оно отпускает от себя. Революция, которая удержалась в рамках прежней государственности, поменяв только персональный состав госаппарата, даже не захлебнулась, она, в сущности, и вовсе не началась. Трансцендентное расширение, принципиально отличающее революцию от мятежа или переворота, разумеется, предполагает слом (или, если угодно, демонтаж) государственной машины. В этом труднейшем вопросе, однако, классовое чутье (и классовая бдительность) играет свою роль, позволяя использовать те формы обращения с инструментом, которые минимизируют интоксикацию. Как уже отмечалось, очень важно разрушить, разрубить как можно большее количество связей преемственности, а точнее говоря, тех пут, которые делают государственную машину генератором инерции (благородно называемой стабильностью).
Вторая, не менее важная задача состоит в том, чтобы свести к минимуму время персонального контакта индивида с клавиатурой государственной машины. Социальное творчество революционного класса в рамках всеобщей практики помогает справиться с этими задачами – правда, на краткий в масштабах истории отрезок, хотя, с другой стороны, в этом отрезке интенсивно пульсирует субвенциональное время. Образцами такого творчества могут служить коммуна и совет. И то и другое суть органы революции и, если угодно, организационные формы горячей Вселенной, и они неизбежно распадаются по мере остывания активности социальных субъектов. Для их существования требуется определенный накал классовой борьбы, и когда этот накал спадает, от «советов», увы, остается только имя, как это и произошло в Советской России уже в конце двадцатых годов. Однако в качестве революционного инструмента эти формы дистрибуции власти являются наиболее адекватными единицами, в частности, благодаря принципиальному размежеванию с традиционными государственными институтами.
Остановимся на некоторых важнейших параметрах того типа государственности, который воплощен в структуре советов. Прежде всего обращает на себя внимание непосредственность осуществления властных полномочий, сближение процессуальности власти с режимом реального времени. По своему происхождению советы (как, впрочем, и коммуна) являются полевыми штабами революции, ее полномочными представительствами на местах. По сути дела, советы в каждый момент их существования представляют собой наиболее активированную, бодрствующую часть пролетариата. Они, конечно, образуют постоянные комитеты, но к регламентам у пролетариата отношение то же, что и к мандатам («почтения нету»).
