Михеев вспыхнул, опустил голову и стал застенчиво царапать крепким ногтем какой-то узелок на собственном рукаве.
И товарищи тоже осмотрели его и единогласно подтвердили:
— Да парень он что ж… Ничего себе. Парень, как парень.
— Все, как говорится, на месте.
— Значит, верно сказано.
По тону окружающих было заметно, что кредит желтой бумажонки стал заметно подыматься.
— Пойдем дальше. «Влюбишься в известного бог… гм!.. в известную богачиху и справедливо, но без взаимности»… Ну, это, Михеев, тоже понятно. Сердцу, брат, не закажешь! И если понравится богачиха — так тут уж ничего не поделаешь.
— Это верно, — согласились некоторые опытные люди из окружающих, очевидно, уже пронзенные в свое время стрелами крылатого Амура.
— Любовь — зла, полюбишь и козла, — подтвердил кто-то из наиболее израненных крылатым богом.
— То-то и оно, — улыбнулся я, снисходительно оглядывая внимательную аудиторию. — Теперь… что касается «без взаимности» тоже — брат… Ты, Михеев, не обижайся, но богачихи, они народ избалованный — где ж ей любить простого… ты чем занимался раньше?
— Сцепщиком был на железной дороге.
— Да… Где-ж ей полюбить простого сцепщика?
— Что-ж, я понимаю, — скромно согласился Михеев. — Где мне до богачихи. Не по носу табак.
— Это правильно, — поддержал кто-то.
— Нешто нашему брату сиволапому до богачихи тянуться? Жирно будет.
— Лопнешь тут.
— Тут уж не беспокойся.
— Отошьют.
— Дальше. «Только соединению вашему помешает много думающая о себе его тетка».
— Ишь, стерва, — возмутился рыжий солдат из числа искренно сочувствующих Михееву.
— Она, баба, действительно… Куда не впутается, везде дрянь будет.
— Ишь-ты: «много думающая о себе тетка». Дать бы ей хорошей выволочки — так не думала бы о себе много.
— Жидок на расправу их брат, — заметил тот же наиболее израненный стрелами Амура. — От первого леща такой вой подымет, что и-и-их!
— Ну, замолчи. Разговорился тут. Читайте, барин, дальше.
— «Будь, однако, в постановлениях своих постоянен, так по смерти этой тетки он… гм… она обвенчается и осчастливит тебя».
Михеев вдруг прыснул в кулак, но тотчас же, будто испугавшись, принял преувеличенно важный вид.
— Уже, — махнул он рукой.
— Что «уже»?!
— Обвенчались. Восемь лет, как я женат.
— Чего ж ты молчал, — растерялся я, немного сбитый с толку.
— Как же. Девятый год пошел.
— Что ж, — спросил рыжий солдат, — так оно и было? Богатая была?
— Это как сказать… Двести рублей за ней взял, перину, корову.
— Деньги не малые, — вздохнул маленький мужик.
