Он вытащил часы и снова посмотрел время. Глянул на дворецкого. Тот сочувственно вздохнул, безмолвно выражая свои соболезнования по поводу неизбежных задержек, непременно сопровождающих появление прекрасного пола.
С трудом удержавшись от смеха, Аден прислонился к перилам лестницы и рассеянно провел рукой в перчатке по их замысловатому узору. Расслабил плечи, позволил напряжению покинуть тело. Это наверняка будет длинный и мучительный вечер. А в следующие недели его ждет еще множество длинных мучительных вечеров, так что лучше сразу привыкать к этому.
Окончательно заскучав, он принялся лениво осматриваться. Неброская элегантность небольшого, но прекрасно обставленного городского дома матери его удивила. Он привык к удушающей роскоши фамильного особняка на Беркли-сквер. Ему пришлось посетить громадный домище в минувшем году, чтобы выразить соболезнования по поводу неожиданной кончины Торнбери. От воспоминаний по спине поползли мурашки. К счастью, мать Адена вскорости оттуда выехала, оставив особняк на Беркли-сквер Эдмунду, старшему сыну и наследнику, сводному брату Адена.
Эдмунд, в общем, человек неплохой. Он всегда относился к Адену с некой равнодушной добротой и приглашал останавливаться на Беркли-сквер всякий раз, когда он бывал в Лондоне. Но еще Эдмунд мог быть и нестерпимо напыщенным, к тому же он никогда не забывал, что его сводный брат на самом деле не Торнбери. С точки зрения новоиспеченного графа, чем меньше семья видится с вошедшей в поговорку черной овцой, тем лучше.
Аден был с ним в этом полностью согласен.
– Аден, почему ты в холле? Надеюсь, Паттерсон проявил к тебе должное почтение? – послышался с лестницы голос матери.
Аден поднял глаза. Она спускалась с лестницы – пусть уже не молодая, но никто бы не усомнился в том, что когда-то она была удивительная красавица. Ее манеры отличались изяществом и элегантностью, какие и не снились многим юным леди. Только вблизи, когда становились заметны морщинки вокруг глаз и рта и седые прядки в иссиня-черных волосах, можно было угадать ее возраст.
А если бы проницательный наблюдатель заглянул в ее темные глаза, он увидел бы печаль и усталость, как следствие глубоких драматических переживаний. Ошибок, которые нельзя ни забыть, ни простить, – во всяком случае, этого не смог сделать самый значимый для нее человек. Ее муж.
– Добрый вечер, мать, – отозвался Аден. Пусть вопросы остаются без ответов. Он давно привык скрывать от нее свои мысли и намерения, даже самые пустяковые. Постепенно это сформировало модель их отношений – вежливая сдержанность, которую ни один не стремился нарушить. Однако в последнее время, как показалось Адену, мать стали раздражать негласные границы, и это его неприятно удивляло.
