— Дядя Лука, хватит о погремушках! — трясет за плечо Волохонского вскочивший на ноги, протрезвленно-взбудораженный Коля. — Нас! Нас спрашивают!
Стряхнув с себя расслабленность, лейтенант быстро поднимается и смотрит на эстраду. С эстрады на него глядит Шуйца. В поднятой руке Шуйцы — берет лейтенанта. Сотни повернувшихся глаз рассматривают дядю Луку и сгрудившуюся за ним четверку.
— Повторяю, — диспетчерским голосом говорит Шуйца. — Человека этого фанта и его команду во избежание технических неприятностей просим подняться на сцену для участия в следующем конкурсе.
— Давай, пузан, двигай!.. Неча чайником-то прикидываться!.. Тебя кличут! — волнуются массы. — Дергай куда велят!.. Из-за тебя стоим!.. Шевелись, а то щас всей вашей братии враз за милую душу отвесим!
— Ну что ж ты застыл, командир?! — захлебывается Коля, пытаясь столкнуть Волохонского с места. — Люди ведь смотрят! Федя, ребят, скажите ему! Судьба же!
Проведя ладонью по волосам и внутренне собравшись, лейтенант принимает решение. Одернув куртку, расправив плечи, вскинув подбородок, он делает знак курсантам и смело шагает на вызов по пролегшей в секунду перед ним теснине.
…Йоханнесбург — город солнца и моей мечты, Йоханнесбург — белый город снов моих и любви, Йоханнесбург, — грустит гитара, — я к тебе приеду когда-никогда, Йоханнесбург — дайте сердцу простор, господа!..
Два удара по струнам — и гитара смолкает. Худощавый молодой исполнитель с хлопчатобумажной бородкой, поправив на запястье своей руки, переходящей в кисть-копыто, браслет-цепочку, обращает свой взор, как и его товарищи, в сторону сикоморовой ракушки.
— Неплохо, молодой человек. С чувством сыграно, — произносит Виктор Вильямович, поглаживая бархатистобелую лапку присевшей к нему на подлокотник кресла Александры. — Да, какая все-таки стремительная штука — жизнь. Во времена моей незабвенной, славной, оттепельной юности, мы, всей нашей дружной боевой геологической братией, сиживали, бывало, на берегу у костра, где-нибудь в верховьях Мамы и напевали под гитару совсем иные песни, — состроив кислосладконостальгическую физиономию и проникновенно выкатив глаза, Молекула продолжает — Понимаешь, парень, это странно, да, очень странно, — кивает он огорченно барду, — но не такой уж я законченный чудак, — подняв на голове сванку и переходя на напев, чешет свою макушку Виктор Вильямович — А я гоняюсь за туманом, за ту-ма-ном, и с собою мне не справиться никак… да… эхм… Ладно. Проехали, — вздыхает он, отгоняя сванкой туман воспоминания. — А пожалуй, друзья мои, мне ведь тоже не мешает призадуматься об уютном теплом уголке где-нибудь неподалеку от Порт-Элизабета или уж, на худой конец, в Карпентарийском заливе на островах Уэссел… Александра, кошечка, поедешь со мной на красивом пароходе в заморскую даль?
