Мать коснулась его руки.
– Пойдем вниз, сынок. Свои вещи ты разберешь потом. Спешить некуда.
Проходя мимо отцовского кабинета, Дом ощутил ноздрями слабый запах формальдегида. На обтянутой кожей крышке письменного стола стоял все тот же ужасный пластмассовый желудок с присоединенным к нему кишечником. Когда-то Дом пугал им сестру: притаскивал макет к ее двери и подсвечивал его зеленым светом фонарика. На полках виднелись все те же медицинские книги, аккуратно расставленные в алфавитном порядке.
– Отец приедет домой поздно, – сообщила мать и слабо улыбнулась. – У него день и ночь идут операции.
– Что, лучше не стало? – невольно вырвалось у Дома. Вообще-то он намеревался спросить об этом потом, за бокалом вина.
– Нет. Не слишком, – тихо ответила мать. – Папа почти никогда не бывает дома – работает больше, чем когда-либо.
В зеркале, висевшем в холле возле входной двери, Дом взглянул на свое лицо. Оно было, в общем-то, прежним; снова отросли и его темные волосы.
Ты везучий малый.
И эгоист. Ведь мог хотя бы ответить на письмо Джилли.
Прежде всего ему повезло, что на нем в тот раз были защитные перчатки. Их полагалось надевать, но он часто пренебрегал этим правилом, чтобы лучше чувствовать пальцами джойстик. Повезло, что его быстро подобрала санитарная машина и что он не обуглился в своем кокпите, пристегнутый ремнями. Но главным везением стало то, что он попал на лечение к Килвертону. Коренастый и короткорукий Килвертон, похожий скорее на мясника, чем на врача, был гениальным пластическим хирургом.
Этому человеку Дом был обязан жизнью. Он попал к нему с обугленными руками и лицом, от которого пахло жареным мясом, – такие ожоги получили название «летных», даже появился такой медицинский термин. Решительный и лишенный сантиментов доктор положил пациента в соляной раствор, а потом в операционной скрупулезно перенес на обожженную половину лица крошечные кусочки кожи, взятые с ягодицы. Теперь у Дома заметна лишь полоска точек длиной в дюйм над левым ухом. Да и то их уже закрыли отросшие густые волосы.
На прошлой неделе Килвертон вызвал его в свой неряшливый кабинет и похвастался своей работой перед двумя робеющими молодыми докторами.
– Вот, взгляните на этого молодого человека. – Он включил на своем столе лампу «Anglepoise»[15], чтобы было лучше видно. Толстые пальцы нежно дотронулись до лица Дома, и, как всегда, эти прикосновения вселили в него уверенность, что все хорошо. Кто-то из ребят в палате сравнил их со стимулирующими таблетками, засунутыми в задницу.
