Оттуда мы продолжили наш путь через Зальцбург, Мюнхен, Кельн, Льеж, Брюссель и, наконец, прибыли в Виссан — городок между Булонью и Кале. Думаю, нас нельзя было назвать совершенными филистерами. Помню, как в Вене мы в потрясенном молчании стояли перед «Мадонной» Рафаэля и слушали музыку Моцарта во внутреннем дворе Зальцбургского замка. А вообще наше путешествие выдалось великолепным. Где-то в Австрии мы планировали устроиться на ночлег под открытым небом, чтобы экономить деньги, однако густой туман и роса вынудили нас искать убежища в закрытом помещении. В Рейнской области Ким получил письмо, из которого узнал, что Сент-Джон Филби принял ислам. Ким не придал этому особого значения, но я подозреваю, он все-таки был немного обеспокоен, что то ли по политическим, то ли по каким-то иным причинам его отец отошел вдруг от атеизма или агностицизма — в общем, от того, что определяло в нем закоренелого скептика.
Свое путешествие мы завершили в Виссане, потому что в одной из местных — роскошных по нашим меркам — гостиниц остановились мать Кима, Дора, три его юных сестры, Диана, Патрисия и Элена, — соответственно десяти, восьми и шести лет, а также его двоюродный брат. Дора Филби, со своими рыжими волосами и хриплым голосом, была очень привлекательна; она мне казалась намного привлекательнее других матерей моих друзей. Ким остановился в гостинице вместе с остальными, в то время как мы с Майклом сняли себе скромную комнатушку с полным пансионом за пять шиллингов. Большую часть времени мы провели в гостинице, принимая ванны и играя в бридж-аукцион с семейством Филби. Через четыре дня мне пришлось возвратиться в Лондон, чтобы принять участие в одном семейном торжестве. В автобусе на Булонь сидячего места не нашлось, и мне пришлось разместиться с багажом прямо на крыше — превосходный финал для такого путешествия!
Такой выдалась моя первая вылазка во внешний мир, и она чрезвычайно разогрела интерес к новым путешествиям — предпочтительно в компании Кима Филби. Он оказался изумительным спутником для путешествий. Он во всем проявлял участие, а неудобства и неудачи в пути его не пугали. Кроме того, хотя Ким, наверное, никогда официально не изучал иностранные языки после сдачи школьного курса французского, он все-таки оказался превосходным лингвистом. Его немецкий был уже более чем адекватен, и, кроме того, у него даже имелись навыки венгерского.
Политические взгляды Кима в это время — в сентябре 1930 года — были все еще несколько неопределенными. Конечно, это были взгляды левого толка, но на третий или четвертый год в Кембридже он еще не приобрел необходимых знаний и не выработал стойкого интереса к марксизму. Майкл Стюарт, по-видимому, больше интересовался искусством, нежели политикой. В более поздние годы я несколько раз встречал его на Эйкол-Роуд, но он никогда не был вхож в круг Кима и Эйлин или Лиззи. После войны он сделал себе замечательную карьеру в дипломатической службе: он стал английским послом в Афинах и получил рыцарский титул.
