Мы можем положиться на правдивость этих слов. И какая жалость! Все обещало так хорошо сложиться. Кто не знал перед тем Жанны, тот был удивлен ее способностями, ее скромностью, достоинством, с которым она себя держала.
В Ле-Мансе, где Ричард провел Пасху, ей приходилось играть роль, которая разломила бы голову и мудреца. Она, это воздушное созданье, ловко вращалась среди этих великих светил мира.
И каких! У короля Филиппа нос был очень чувствительный: чуть повеет в воздухе оскорблением, у него сейчас хлынет кровь. У принца Джона взгляд был очень острый, и он пользовался им нехорошо. Он гладил женщин по шерстке, но редко когда это бывало им приятно, и никогда из этого добра не выходило. Герцог Бургундский ел и пил слишком много. Он был похож на губку, которая в сухом виде чересчур груба, чтоб привлекать к себе, а напитанная — чересчур мокра. В один из тех дней, когда герцог был слишком переполнен, он выиграл в состязании с кольцами — или сказал, что выиграл — у графа Ричарда сорок фунтов. Осушившись, он потребовал их с него, но тот усмотрел в его словах подвох и поднял его на смех. Герцог обиделся, он никак не мог простить ему уязвления и сделался большим другом принца Джона.
С ними со всеми, а также с их придворными, которые подражали своим господам, Жанне приходилось ладить. Плохо скрываемая бесцеремонность обращения окружающих постоянно давала ей чувствовать, что она — лишь наложница, собравшаяся стать супругой. Как могла осмелиться принять графское достоинство та, которая уже теперь имела так мало веса? Бедная девушка считала себя заранее приговоренной. Статочное ли дело, чтобы наложница короля стала его женой? И могла ли Жанна, обрученная с Жилем Герденом, быть женой Ричарда?
Все эти дни Ричард почти непрерывно проводил вне дома, занятый военными распоряжениями ввиду предстоящего отъезда из Пуату. Жанна редко видела его, зато она видела его вельмож и должна была высоко держать голову перед женщинами французского двора. Она так и вела себя до того дня, когда, возвращаясь со своими дамами от обедни, вдруг увидела своего брата Сен-Поля верхом на коне, а с ним и Гильома де Бара. Она проскользнула бы скромненько мимо, но брат увидел ее, осадил коня посреди улицы и уставился на нее глазами, как будто она для него значила меньше, чем ничто. Она почувствовала, что колени у нее подкашиваются, и страшно покраснела, но продолжала идти своей дорогой. После такой ужасной встречи она больше не осмеливалась выходить из монастыря.
