Сара с любопытством наблюдала за мельтешением огоньков по соседству, вспоминая белый двухэтажный довоенный дом из детства. Большой и пустынный, с многочисленными тёмными, словно пустые глазницы, окнами; дом, куда дети подзадоривали друг друга влезть на Хэллоуин.
Похоже, он обрёл хозяина, но Сара решила, что по-прежнему не хотела бы идти туда за чашкой сахара.
Взглянув через плечо, она обнаружила, что Элли кусает губу – верный признак беды.
– Я чего-то не знаю, Эл?
– Соседи немного… беспокойные.
– Насколько беспокойные?
Ночную тишь разорвали голоса спорщиков. Что-то вдребезги разбилось, к воплям присоединился лай ещё одной собаки. А когда дверь снова хлопнула, споры выплеснулись наружу.
– Ну… Уилл сказал, что они уже доставляли полиции проблемы.
Ах, да. Старший брат Элли. Паршивая овца, единственный работяга среди белоручек-Хоубейкеров и действующий начальник полиции. Крики и лай усиливались.
– Какие проблемы?
– В основном нарушение общественного порядка. Он надеялся, что теперь их выселят, но Петтигрю это, кажется, пока не волнует.
– Петтигрю.
Имя отдавало горечью. Следовало догадаться. Если Суитуотер был кругом ада, то Карлтон Т. Петтигрю – местным дьяволом. Старый ублюдок владел половиной города и большей частью душ в нём.
Ему принадлежал и дом, где Сара провела детские годы. Во всяком случае, до тех пор, пока мать не заболела, а отец не пропустил пару платежей. Тогда Петтигрю без зазрения совести вышвырнул их на улицу.
Элли положила руку на плечо Сары:
– Не знаю, как сказать, но лучше побыстрее. Это Остин, Сара. Остин и Джонас.
Желудок рухнул вниз, точно камень.
– Так наши соседи – Линвили?
Элли поморщилась:
– Извини. Нужно было раньше сказать, но они въехали уже после того, как ты согласилась на работу.
Сара ущипнул себя за переносицу, когда два мужских голоса возобновили ругань. Братья всегда дрались друг с другом, словно связанные в мешке бешеные скунсы. То, что они по-прежнему жили вместе, объяснялось либо маниакальным стремлением поцапаться, либо врождённой дуростью. Сара ставила на последнее. Они по жизни были здоровенными мерзкими громилами.
Она до сих пор словно наяву слышала, как Остин называет её «Рыжей-толстой-конопатой», толкая лицом в грязь прямо на площадке начальной школы Суитуотера.
Несколько лет спустя он толкнул её в ту же грязь по другому поводу.
Сара быстро оборвала воспоминания. «Дело давнее», – убеждала она себя, пусть даже внутренности скрутило. Конечно же, теперь они все выросли.
