Эти ощущения и представления духовный учитель может пробудить в характере, в душе духовного ученика. Если только ученик не сухой и скучный педант, не чурбан, если он может чувствовать и ощущать всю тайну, образно показанную в таком сравнении, тогда это будет действовать на его душу, станет для него неким переживанием, выступившим перед его душой в символе, который надлежит переживать в духовном созерцании. Этот символ может быть розенкрейцерским. Черный крест выражает то, что умерщвляется в низшей природе человека, а красные розы — красную кровь, просветленную и очищенную до целомудренного выражения высшей души в самом человеке. Тогда обвитый красными розами черный крест будет символическим обобщением пережитого душой ученика в беседе с духовным учителем. Когда духовный ученик заплатил кровью души за такой символ, давая воздействовать на душу всем тем представлениям, чувствам и ощущениям, которые дали ему внутреннее право обобщить всё это в кресте с розами, тогда он не только говорит себе: я ставлю перед собой крест и розы, — но когда он внутренним возвышенным настроением духа, завоеванным кровью сердца, извлекает из этого экстракт, то видит, что такой образ (и подобные ему) нечто создает в его душе. Это уже не просто духовная искорка, но новая познавательная сила, которая делает его способным новым образом смотреть на мир. Он не остался таким, каким был до этого, но развил свою душу. И если он делает это постоянно, то в конечном счете приходит к имагинативному познанию, которое показывает ему, что во внешнем мире имеется еще нечто другое. Следовательно, здесь развивается новый род познания по отношению к тому познанию, которое он уже имел, когда был прежним.
А теперь проведем перед взором, как осуществляется этот путь. Говорит ли здесь человек: я иду внешним путем и ищу подосновы вещей? Это говорит он лишь отчасти. Он говорит себе так: теперь я иду во внешний мир и не ищу подосновы вещей, не ищу молекул и атомов, я не просто принимаю то, что дает мне внешний мир, но удерживаю в себе нечто из того, что этот внешний мир мне предлагает. Черный крест не является чем — то таким, что возникло бы в душе, если бы вовне не было дерева; и красная роза — это нечто такое, чего никогда не смогла бы создать душа, не имей она внешнего впечатления от красной розы. Таким образом, это содержание души, полученное из внешнего мира.
Мы не можем сказать подобно мистику, что искоренили всё внешнее, что полностью отвратили внимание от внешнего мира; но мы говорим, что приняли от внешнего мира то, что он сам мог нам дать. Мы не закрыли врат перед внешним миром, мы открылись ему. Однако мы принимаем его не таким, каким он нам себя являет, ведь нигде в действительности не существует креста, обвитого розами. То, из чего мы образовали символ креста с розами, существует во внешнем мире, но самого розенкрейцерского крестах розами во внешнем мире нет. Что же побудило нас соединить два этих элемента, розы и дерево, в одном символическом образе? Эта побудительная сила лежит в работе нашей собственной души. У нас есть то, что мы можем пережить в собственной душе, отдаваясь внешнему миру; и у нас есть то, что мы можем пережить во внешнем мире, если принимаем его не просто таким, каков он есть, но углубляемся в него — так мы мистически переживаем то, что явствует нам из сравнения растения с развивающимся человеком. В отличие от мистиков мы отказываемся принимать эти душевные переживания непосредственно, но жертвуем эти душевные переживания тому, что должен дать внешний мир, и с помощью того, что может внутренне дать душа, создаем себе символический образ. В этом символическом образе слиты внешняя жизнь и мистическая внутренняя жизнь. Невозможно сказать, что крест с розами является действительностью в чувственном мире, а также и во внутреннем мире; так как никто не смог бы сконструировать во внутреннем мире креста с розами, не принимая впечатлений внешнего мира. В символе слито то, что душа может пережить и испытать в своем внутреннем, и то, что она может воспринять извне. Поэтому этот символический образ сейчас стоит перед душой так, что не ведет непосредственно ни во внешний, ни во внутренний мир, но действует как некая сила. Когда мы в медитации ставим его перед собой, то эта сила порождает новое духовное зрение, и теперь мы взираем в духовный мир, который прежде не могли найти ни во внешнем, ни во внутреннем. И в нас возникает предчувствие: то, что лежит в основе внешнего мира, и то, что мы теперь можем пережить посредством имагинативного познания, идентично с тем, что мы имеем и во внутреннем.
