Мне показалось, что ветер усиливается; я вдруг подумал, что он может сравняться с собственной скоростью самолета, так что я, подобно пловцу, которого сносит течением, не смогу вернуться к берегу. Я начал плавно поворачивать, но биплан снова развернуло по ветру. Я ругнулся и попытался заложить более крутой разворот, но в этот момент руль направления заклинило.
В первый момент я не очень испугался. Мне казалось, что я еще рядом с берегом и успею поправить положение. Я снова потянул рычаг, а когда он не поддался, сильно дернул. Рычаг рванулся с места неожиданно легко, но на курсе это не отразилось. Я обернулся и с ужасом увидел, что трос, ведущий к рулю, оборвался и болтается в воздухе. Самолет был неуправляем. Сказались столетия, протекшие с момента его постройки.
Уже почти у самого горизонта я увидел берег и крохотную фигурку Лоута у самой кромки обрыва. Мне показалось, что он махал руками, но с такого расстояния я уже не мог разглядеть точно. Таким я увидел его в последний раз.
Ветер нес самолет в открытое море.
Возможно, человек более отчаянный на моем месте устремил бы аэроплан вниз (сохранившиеся рули позволяли это сделать), с тем чтобы искать спасения в воде. Конечно, шансов на спасение в штормовом море в нескольких милях от берега (и притом берега скалистого, грозящего смертью всякому, кто окажется возле него в такую погоду) — шансов этих фактически не было. Но в открытом океане их не было тем более. До соседнего континента тысячи миль; даже если ветер перейдет в ураган, и мой биплан это выдержит, ему не преодолеть и десятой доли этого расстояния. Что, кроме гибели, могло ожидать меня посреди океана, воды которого уже сотни лет не бороздит ни один корабль? Словом, положение было совершенно безвыходным. Так или иначе, я предпочел скорой гибели гибель более отдаленную, и, вместо того чтобы снижаться, еще увеличил высоту, дабы после остановки двигателя иметь еще запас на планирование.
Не знаю, сколько времени длился этот полет и с какой скоростью я летел; у меня не было никаких ориентиров, кроме безбрежного штормового океана. Самолет здорово болтало, и я всерьез боялся, что он развалится. Хлынул дождь, настоящий ливень; потоки воды хлестали мне в лицо (точнее, это я, двигаясь по ветру, настигал их), и в какую-нибудь минуту я вымок до нитки. Периодически ходившие внизу водяные горы озарялись вспышками далеких молний, но ветер нес меня впереди грозового фронта — это был, пожалуй, единственный положительный момент в моем положении.
