— Спасибо, не надо. Я иду за газетами.
Отпирая дверь, Джоел почувствовал, что снаружи кто-то дергает за ручку.
— Это я, — раздался голос. — Ключи забыл.
Дверь распахнулась; на пороге устало топтался приемный сын Джоела, Ленни, со своей подружкой Таней; в руках они держали бумажные стаканы с кофе из «Старбакса». Таня поверх короткого платьица накинула потертый жакет из кролика. Ленни дрожал в одной футболке. Молодые люди явно не спали всю ночь.
— А, юным любовь слаще сна! — отвесил им издевательский поклон Джоел.
— Привет, — сипло ответил Ленни, рослый мужчина тридцати с лишним лет с нежным мальчишеским лицом. Если бы не расщелина между передними зубами и слегка нависающее левое веко, его сочли бы привлекательным. Но эти интригующие изъяны во внешности радикально меняли акцент, превращая его в красавца.
— И чему я обязан столь редким удовольствием? — полюбопытствовал Джоел. Официально Ленни вернулся жить к родителям, но ночевал он преимущественно у Тани.
Ленни провел восковой пятерней по грязным волосам.
— У Тани вчера была вечеринка, — объяснил он. — И кто-то нассал на ее кровать, поэтому…
— Боже! — возмутился Джоел так, будто это его постель осквернили. — И что у вас за друзья такие?
Ленни пошевелил пальцами; казалось, он нажимает на кнопку невидимого пульта с намерением убавить звук.
— Все это ерунда, пап. Парень не нарочно… Можно нам войти? Мы жутко замерзли.
— Что значит «не нарочно»? — гремел Джоел. — Он помочился на вашу кровать случайно?
— Не знаю. Забудь.
Протиснувшись мимо Джоела, Ленни устремился на кухню. Таня за ним.
— Ну конечно, проходите, располагайтесь, — прокричал им вслед Джоел, — вам ни в чем нет отказа. Mi casa es su casa…[8] — Он постоял немного и, убедившись, что сарказм пропал втуне, вышел на улицу, хлопнув дверью.
Двигаясь по направлению к ближайшему газетному киоску, он хмурился и гневно бормотал себе под нос. Неужто человек его возраста и положения не вправе рассчитывать на тишину и покой по утрам? Неужто он так много просит — час-другой для уединенных размышлений накануне весьма непростого разбирательства в суде? Джоел попытался успокоиться, переключившись на свою вступительную речь, но ничего не вышло — душевное равновесие было утрачено.
По большей части Джоел с приязнью взирал на мир, объясняя свою жизнерадостность не складом характера, но выстраданной политической позицией. Его любимое изречение принадлежало Антонио Грамши: «Пессимист по зову рассудка и оптимист по зову сердца». Хорошо бы эти слова выгравировали на могильном камне Джоела! Но, как ни печально, Ленни обладал редким умением вызывать помехи в позитивном мышлении своего отца. Стоило Джоелу учуять присутствие сына в доме, как настроение у него, обычно безоблачное, резко портилось: он мрачнел, дергался и предавался горестным сожалениям.
