– Александр Игоревич, ты отлично знаешь, что на «умпа-умпа» мой зритель дает восторг.
– Люся, я прошу тебя держаться текста. Начнем с того, что Вадим написал пьесу…
– Я ставлю точку в этой пьесе. Этот имбецил не пришел во вторник ночевать. Отправился к умирающему другу; вдова не спит ночами, надо сменить. Надо и надо, – сказала я, – мы пойдем вместе. Нет, вместе нельзя, это совершенно чужие тебе люди. Нельзя и нельзя, дай их номер телефона. Зачем? Выражу соболезнование. Он жив! – кричит гидроцефал. Отлично: пожелаю скорейшего выздоровления. Он: звони на мой мобильник, я все передам. Я поставила точку и почувствовала огромное облегчение. Давно нужно было это сделать!
– А где он? Вчера не пришел на репетицию. Найти не могут.
– Я там была. Надела черное, непрозрачное, стояла под дверью, мне не открыли.
– У друга?
– Все ложь. И дама в вишневом шарфе, с которой он обнимался на моих глазах.
– Люся, давай репетировать, я не могу это слушать.
– Я сказала ему, что если мы разведемся, то ему рано будет торжествовать, ты его выгонишь из театра. Ты выгонишь его?! Ответь мне! Впрочем, мне совершенно все равно. Я поставила точку и чувствую только покой. Ты, Александр Игоревич, можешь поступать, как тебе заблагорассудится. Ты, напротив, лучше меня выгони из театра…
– Люся, какая дама в вишневом шарфе? Ягелева, ей восемьдесят семь лет; она сидела на лавочке перед театром, и Вадим помог ей встать на костыли.
– Тем страшнее! Тискать старуху, вожделеть к костям! Я чуть с ума не сошла, меня Максим вынужден был подхватить на руки и унести. Этот олигофрен буквально повис на ней, как плод.
– Люся! Вадим взял ее под мышки и поставил на костыли. Побежал за тобой и застал вас с Максимом в самый неподходящий момент…
– Александр Игоревич, для меня это не имеет ни малейшего значения!
– Люся, давай репетировать.
– Я готова. Почему ты все время сворачиваешь к кладбищу?
– Анна Степановна Ягелева была нашим с Вадимом мастером!
– Очень красиво!
– Люся! Все неграмотные вместо подписей ставят могильные кресты.
– Александр Игоревич, ты еще начни мне говорить, что и умирающего друга знаешь, и его вдову, куда он во вторник ушел ночевать и не вернулся. Голову снял, как ушанку, и оставил на вешалке, а сам прошел мимо… Умпа-умпа, прямо в спаленку на свадебку…
– Люся, тут святой не выдержит, пойдет искать веревку!
– Он знаешь что мне говорит: ты – мой смертный приговор, ты – мой крест, имей в виду, кричит, – ты – вдова. Я поставила точку и потому отвечаю совершенно спокойно: не пора ли смертный приговор претворить в жизнь?!
