В апреле 1980 года, Виктор П. пил водку с соседом и коллегой по работе на ТВ Анатолием Тютюником. Болел гриппом, а потому имел полное право пить водку.
Неожиданно позвонил редактор отдела Ришат Маматов. Позвонил поздно вечером. Но Виктор ещё мог рассуждать вполне здраво. С Антолием они выпили всего одну бутылку. Вторая была непочатой.
— Как дела, старик? — спросил Ришат.
— Лечусь, Ришат Хафизович, — отвечал Виктор без особого энтузиазма в голосе. Что-то в этом звонке ему не понравилось.
— Ты, это, Виктор, поправляйся радикально, — сказал Ринат. — Завтра кровь из носа, чтоб был в Останкино. Мы тебя в загранкомандировку решили послать.
— Не надо так шутить, Ришат Хафизович, — сказал наш герой, чувствуя, что как душа его укатилась за горизонт.
— А я и не шучу, — сказал со смешком в голосе Маматов.
— И куда же вы решили меня послать? — спросил Виктор, перехватывая эстафету этого соцреалистического ехидства.
— В Кампучию, — сказал Маматов, делая ударение на букве «у».
— Вот спасибо Ришат Хафизович, — сказал Виктор. — Век вашей доброты не забуду. — И процитировал не к месту: «Затрахаю, замучаю, как Пол Пот Кампучию».
Ришат рассмеялся в телефонную трубку.
— Веселый ты у нас, Виктор…
— Да уж куда там?
— Завтра в десять у Любовцева, — сказал Маматов. В голосе его зазвенела сталь татарского булата.
Виктор вернулся к столу.
— В чём дело? — спросила Мышка с тревогой в голосе.
— В шляпе, — сказал Виктор. — Украли шляпу, не стоит плакать! Поедем за границу. В Кампучию.
Как и Ришат, он умышленно сделал ударение на втором слоге.
Водка после этого звонка пошла без особой экспрессии, хотя восторженный сосед неожиданно возбудился романтикой дальних странствий и даже стал предлагать свою кандидатуру в качестве оператора.
Из воспоминаний Виктора П.
На следующее утро после вечернего звонка Маматова ровно в 10.00 м.в. я был в Останкино в кабинете Виктора Ильича Любовцева, который после летуновского инфаркта стал шефом Главной Редакции информации ЦТ. В обиходе — боссом программы «Время». Пропитанный ароматами лаванды Виктор Ильич встретил меня нарочито дружелюбно.
— Проходи, Виктор, присаживайся. Кофе будешь?
Я старался выглядеть бодрячком после выпитого накануне. Нёбо напоминало наждачную бумагу, однако же, от кофе я мужественно отказался, понимая, что это всего лишь этикет. Виктор Ильич нервничал. Ведь я не сказал пока ни «да», ни «нет». Неволить меня никто не мог, поскольку загранкомандировка такого свойства могла вызвать небывалый энтузиазм лишь у восторженно-романтических юношей. А я приближался к возрасту Христа накануне его распятия.
