Наверное, милосердней было бы убить мальчишку, чем толкать в объятия культистов. Но я хотел дать ему шанс.
Франческа
Я пережидаю пока сеньора Вимано уйдет и пробираюсь в подвал Кровавой башни. Тихонько подхожу к двери, шепчу “Джованни!”. Он радостно мычит и подбегает к двери словно щенок, который увидел хозяйку. Отдаю ему украденную с обеденного стола маритоцци, и он жадно запихивает ее в рот, давясь и роняя крошки. По подбородку течет слюна, смешиваясь с остатками взбитых сливок. Я протягиваю руку с носовым платком сквозь решетку, чтобы вытереть ему лицо.
Мой брат. Джованни Вимано.
Сеньора Вимано все же доложила отцу, что я видела безумца. Папа вызвал к себе и долго ругался, но я читала в его глазах растерянность и боль.
Обошлось даже без розги. Он просто велел молчать и держаться от Кровавой башни подальше.
Я молчу, но прихожу сюда почти каждый день.
Не знаю, отчего меня так тянет в подвал. Почему не могу просто забыть бедного сумасшедшего. Должно быть, голос крови. Джованни больше не пугается, не пытается напасть. Он привык к моему виду и голосу и знает, что я всегда приношу с собой что-нибудь вкусное.
Брат ластится, как одичавший пес. Сеньора Вимано плохо ухаживает за сыном — он всегда грязен, вонюч и голоден до ласки.
Я глажу его по голове, со смесью жалости и брезгливости, и он тихонько скулит, блаженно прикрыв глаза. У него вши. И, наверное, блохи. Откуда в камере блохи и вши, здесь же нет животных?
Потом я вспоминаю крысу, что встретила на лестнице. Откормленная и наглая, она не сразу убралась с моей дороги.
Снова вглядываюсь в профиль безумца, и опять это пугающее чувство, будто я потеряла, обронила что-то важное.
Воспоминание приходит внезапно. В нем мне совсем мало лет, и я с хохотом раскачиваюсь на качелях. Поскрипывает доска, небо то отдаляется, то распахивает объятия. Голубое в бирюзу, ни облачка.
Качели замедляют ход, я подбираюсь и прыгаю. Неудачно. Боль в коленке, реву от обиды. Солнце над головой заслоняет силуэт, голос брата “Ну ты плакса, Фран”. У Риккардо добродушная улыбка, большие глаза и родинка на подбородке, совсем, как у меня…
Обрывки слухов и сплетен, Элвин, который слишком долго разглядывал наш детский портрет, отшучиваясь в ответ на мои расспросы, и сам портрет, на котором Риккардо девять, но он кажется старше и серьезнее — все внезапно складывается в невозможный, но единственно верный ответ.
Мне кажется, я схожу с ума!
Я смотрю на мужчину в камере. На родинку на его подбородке. Он похож на отца. И еще на меня. И на маму.
