Мимолетное волнение исказило черты буканьера.
— Зачем? — спросил он хриплым голосом. — Я позволил ему упасть, и навсегда, на дно атлантической пучины в момент перехода через экватор… Кто теперь помнит обо мне во Франции? Для своей родины я умер, …а также для сестры… для…
Рыдания прервали его слова, а по загорелым щекам медленно скатились две слезы. Немного погодя он сказал:
— Все должно быть кончено!
— Нет, сеньор…
— Барон де Рувр, — сказала маркиза.
— Зачем вы выдали мой секрет, сеньора? — спросил Буттафуоко. — Теперь я всего лишь жалкий буканьер, у меня нет больше прав носить герб моего рода, который я обесчестил.
— Для меня вы навсегда останетесь дворянином, — сказал сеньор ди Вентимилья, испытывавший такую сильную боль, что это отразилось на его загорелом лице. — Вот моя рука, барон де Рувр.
Буканьер все еще колебался, но потом быстрым движением ухватил протянутую руку:
— Когда вам, господин граф, потребуется человеческая жизнь, вспомните о бароне де Рувр, я всегда буду к вашим услугам.
— Не в жизни вашей буду я нуждаться, а в вашей руке и в вашей аркебузе, — ответил граф. — Мы встречаемся не в последний раз… Прощайте, маркиза, прощайте, барон, я отправляюсь совершить должное.
Он быстро прошел по пляжу и запрыгнул в шлюпку.
Четверо негров тут же заработали веслами, тогда как Мендоса крепко ухватился за руль.
— Сначала к мысу! — сказал граф. — Попытаемся обмануть испанцев, чтобы не скомпрометировать маркизу, которую и так подозревают в чрезмерном сочувствии нам.
Шлюпка летела стрелой под могучими гребками африканских геркулесов. В то же время граф приподнялся и непрерывно смотрел в сторону берега.
Возле калитки павильона, опираясь на пилястр, стояла прекрасная андалусийка; в руках она держала платок и время от времени махала им в знак расставанья; в нескольких шагах от нее находился буканьер, скрестивший руки на стволе своей аркебузы.
— Увижу ли я ее когда-нибудь? — вздыхал граф. — Конечно, если меня не убьют испанские ядра.
Он помахал на прощанье рукой и сел рядом с гасконцем, считавшим и пересчитывавшим свои дублоны.
— Что вы делаете, дон Баррехо? — спросил граф.
— Подсчитываю, сколько агуардьенте могли бы купить испанцы, если бы они убили меня и завладели этим маленьким сокровищем, — с серьезным видом объяснил гасконец.
— Идите к черту! — не удержался граф.
— Нет, он меня не захотел взять, и думаю, что хорошо сделал, потому что с гасконцами нелегко даже в аду; они бы уж там подрезали хвостики сыновьям Вельзевула. Мы ведь и вправду опасные люди!
