Голос его звучал резко и пронзительно.
— Товарищи, — говорил он, — я считаю так, — вопрос совершенно ясный и прения надо прекратить. Вы знаете, что производственный план по вспашке под зябь нашим участком выполнен только на тридцать пять процентов. Вы также знаете, — тракторов у нас мало и в людях имеется большая нужда. Игнатьев и Петров выбрали неподходящий момент. Как они ставят вопрос, товарищи? Они говорят: или повышай нам разряд или мы уходим. Расчет у них простой, — они знают, что в трактористах у нас нехватка. Они берут администрацию на пушку. Товарищи, вопрос ясный. Я предлагаю добиваться увольнения Игнатьева и Петрова, как рвачей и шкурников.
Оратор в последний раз взмахнул руками. Человек, стоявший на грузовике, сбил на затылок кепи:
— Товарищи, внесено предложение о прекращении прений… Кто за это предложение, прошу поднять руки.
Ладони, темные от загара и от смазочных масел, вскинулись сразу. Было ясно, — собрание пронизано током единодушия. Директор шепнул Нине, что надо пробираться вперед.
Они вышли из рядов и, обойдя стороной собрание, остановились у самого грузовика.
Теперь стали видны лица обвиняемых.
Они сидели несколько в стороне от собрания. Один из них, — рыжий и толстогубый, вертел какую-то щепочку, а другой наматывал на палец сухую, длинную травинку. Рыжий казался спокойным, — товарищ его, напротив, заметно волновался: он исподлобья поглядывал на председателя, на его рябом лице отчетливо проступали белые, почти меловые пятна.
Председатель расхаживал по грузовику.
— Не будем затягивать вопрос, — говорил он, отчеканивая каждое слово, — нас, товарищи, ждет обед и дальнейшая работа. Я ставлю на голосование, — кто за то, чтобы Игнатьева и Петрова исключить из наших рядов, как рвачей и шкурников?
Темные ладони вскинулись вторично. Кто-то из рядов крикнул:
— Единогласно!
Председатель перегнулся через борт автомобильного ящика:
— Слово предоставляется дяде Косте!
Из-за грузовика вылез толстяк в порыжелой кожанке.
— Что ж, ребята, администрация с вами согласна. Раз вы постановили уволить, — мы, конечно, уволим.
Собрание шевельнулось. Толстяк шумно вздохнул и поправил роговые очки:
— Сейчас я посылаю машину на главный хутор. С ней можно отправить Игнатьева и Петрова.
Толстяк еще раз вздохнул. Из рядов послышались крики.
— Правильно!
— Бери их за грудки!
Председатель поднял руку:
— Следующий вопрос… — он улыбнулся и, чуть помедлив, добавил, — обед…
Гул голосов взметнулся прибоем. Люди поднялись и сломали ряды. Председатель спрыгнул с грузовика. Теперь от собрания осталась примятая трава и двое обвиняемых. Люди прошли мимо, не глядя на них. Они стали отщепенцами. Они не смогли бы замешаться в толпу веселых парней, которая двигалась теперь к большой палатке, тесно заставленной столами. Они как бы перестали существовать.
