— Да, измельчал народ… — молвил Глеб и с удовольствием выпил кружку глинтвейна, предложенную Жуком. — На Симкином погосте нужно работать артелью: три человека с рациями на стреме, а четверо-пятеро посменно копают. Хорошо бы и технику туда загнать, но там такие места, что и человеку трудно пройти.
— Может, в следующем году возглавишь это дело? — с надеждой спросил Жук. — Народ найдется…
— Нет. Ты же знаешь, я волк-одиночка. Многолюдье меня раздражает.
— Скажи лучше, что у тебя на примете есть что-то козырное…
— Как ни странно, но увы, даже в отдаленной перспективе ничего не вижу. Пытаюсь нащупать какую-нибудь ниточку, но в итоге пока получаю голый вассер. В общем, тоска. Потому и приперся сюда, может, что в голову придет, когда оприходую литра три этого пойла, — Глеб указал на братину с глинтвейном.
— А я пришел, чтобы обмыть сделку. С прошлого года у меня завалялось кое-какая рухлядь, так я сегодня толкнул ее иностранцам. Хорошие бабки получил. Теперь мне хватит перекантоваться до следующей весны.
— Было что-то стоящее?
— Как по мне, так барахло. Ни серебра, ни злата. Медь, бронза и черепки.
— Нашел на Симкином погосте?
— Нет, в другом месте. Есть у меня такая заначка на черный день. Ежели дела идут совсем худо, я гребу туда и достаю все, что лежит поближе к поверхности земли. Глубже зарываться боюсь. Может завалить.
— Какой век? — поинтересовался Глеб.
— Немчуре я сказал, что пятнадцатый, но на самом деле не старше семнадцатого, а то и восемнадцатый. Больно работа хорошая. Так чисто в пятнадцатом веке не работали. Ну да им все равно. Лишь бы старина.
— А как они твои находки вывезут из страны?
— Это их заботы. А вообще, каналов хватает. Хоть бомбу вези. У нас сейчас не граница, а решето.
— И то правда… — сказал Глеб; и вдруг почувствовал на себе чей-то недобрый пристальный взгляд.
Стараясь не делать резких движений, он переменил позу, взял кружку с глинтвейном и как будто от нечего делать стал с безразличным видом оглядывать зал ресторана.
Народу было много. С некоторыми Глеб был знаком лично, кого-то знал по именам, кого-то — только в лицо, но были и незнакомцы. И как раз один из них, явно чужак, который сидел в дальнем конце зала, в тени, буквально пожирал Глеба хищными глазами. Стараясь не смотреть на него прямо, а всего лишь держать в поле зрения — чтобы не вспугнуть — Тихомиров-младший начал в уме лихорадочно перебирать всех тех, с кем ему доводилось встречаться.
Увы, этот человек не значился в его мысленной «записной книжке». Он вообще казался не от мира сего. У него были длинные волосы с проседью, тонкие, лихо закрученные на французский манер усы, и борода-эспаньолка. Нынче такие бороды редко кто носит, разве что экстравагантные представители богемы, начинающие день с посещения личного визажиста; эспаньолки были в большой моде до революции 1917 года.
