— Отучи себя. Бога ради, от подобного взора! — Артамон Сергеевич даже руками всплеснул. — В Тереме малостей нет. Поглядишь этак, скажут — у неё заговор.
Наталья сглотнула, шея у неё дёрнулась, вытянулась, точёные щёчки пылают, уши пылают. Высокая, и грудью высокая, в талии — тростиночка, а в бёдрах — пышность. На такую деву и смотреть-то искушение и соблазн.
— Хочешь царицею... быть? — спросил Артамон Сергеевич, и на «быть» у него воздуху не хватило.
Девушка подняла тяжёлые тёмные ресницы, в чёрных сияющих глазах её стоял смех.
— Хочу!
Артамон Сергеевич перекрестился.
— Тогда давай потрудимся. — Сел, указал на кресло, в котором сиживал царь. — Одним глазом, поднимая лишь веко, никогда и ни на кого, даже на обидчика, тем более на слуг — не смотри. Забудь, что этак глянуть умеешь. Слуги, даже самые ничтожные, обиды свои таят до гроба. Но и у них бывает час торжества. Любви ни у кого не ищи, это принимают за слабость, но позволяй — это уж сколько угодно — любить себя. Для этого приветливых глаз достаточно... А теперь ну-ка посмотри, чтоб ласковая твоя душа была видна.
Наталья подняла веки.
— Умница. От смущения лепее получилось. Вот и не забудь, что было у тебя в сердце. А теперь — пройдись.
Наталья снова вспыхнула, но встала.
— Прости меня, Бога ради! Но в Тереме столько глаз. И всякий как коготок, а то и целая лапа... Туда-сюда походи, будто меня и нет. Ты походи, а я помолчу.
Наталья порывисто сделала несколько шагов к окну. Принялась ходить от двери до изразцовой печки и обратно. Остановилась.
— Сама знаю, тяжёлый у меня шаг, медвежий.
— Спину держишь прямо, а скованности не видно. Прирождённая царица! — Лицо Артамона Сергеевича было серьёзное. — Носки, верно, внутрь ставишь... Походи-ка ты по дому, думая о ногах. Стопу разворачивай, не пятку в пол тыкай — носком касайся.
Наталья прошлась по-учёному.
— Вот!
В комнату вошла Авдотья Григорьевна. Артамон Сергеевич встал, провёл супругу за руку к креслу.
— Нам твой совет нужен. Как ты думаешь, какой цвет более всего к лицу нашей горлице?
Авдотья Григорьевна засмеялась:
— Ей всё к лицу.
— Это верно! Однако дело серьёзное.
— Надо посмотреть. Тут и красное — праздник, и чёрным можно изумить.
— А если белое? С изморозью, с жемчугом?
— К белой высокой шее — очень, очень... Загадочная фея.
— Авдотья Григорьевна, завтра же принимайтесь шить платья. И такое и этакое.
В комнату опять влетел карла Захарка:
