— Как от тебя, государь, в Москву вернусь, сразу и поеду в Чашниково.
— Вот хорошо-то! — обрадовался Алексей Михайлович: любил, когда его слушались.
На морозе разрумянился: стать, богатырское дородство, но от царской радости кошки пуще душу скребли.
«Что же ты про домну Стефаниду помалкиваешь? — думал Артамон Сергеевич. — Посмотрел и забыл? Или вся эта радость от соблазнительных предвкушений?»
Пошли в комнаты, Артамон Сергеевич прочитал письмо Лазаря Барановича, поговорили о «Трубах», о Киеве.
— Афанасий Лаврентьевич твердит: Киев не стоит крови, которую придётся пролить за его удержание. Казаки — народ непостоянный, измена для них не позор — выгодное дельце. Его послушать: судьба Российского царства на Варяжском море, в свояки Европе тянет. Для него юг — басурмане, тьма невежества.
— Император Константин с императрицей Еленой — тьма? Византия? — Артамон Сергеевич говорил твёрдо, жестоко. — Киев — матерь русских городов. Оставить мать за порогом дома — бесчестие. У иудеев двенадцать колен, а народ единый. У нас, слава Богу, всего три колена — Русь Белая, Малая, Великая. Без единства — худо. Султан, глядя на казацкие распри, разохотился Украиной владеть... Не прав Афанасий Лаврентьевич.
— Я Киев не отдам, — сказал царь.
Артамон Сергеевич с головой ушёл в сафьяновое дело. Уже через неделю сносно разбирался в качестве козлиных шкур, из которых делали сафьян, знал снасть — скобели, скребницы для удаления шерсти, клевцы — доски, которыми мяли шкуры, добиваясь нежной мягкости. Красильное производство было похитрее: чернильные орешки, купорос, квасцы, поташ, зола, соль, цветные индийские сандалы, святогорский лист...
Козлиные шкуры тысячами штук покупали во Владимире, в Торжке, но привоз был помалу и из других городов — из Каширы, Калуги, из Рязани, Шуи, Твери, Переяславля...
Не хуже царя искал Артамон Сергеевич мастеров: одного, чтоб изготовил чудо-сафьян, другого — чтоб мог пошить сапожки прелести несказанной. Мастеров искать — всё равно что золото. Что блестит — обманка. Истинные золотые руки могли быть у такой голи перекатной, у такой пьяной, битой рожи, что только перекреститься да заплакать от обиды.
Суета суетой, а на Русскую землю накатывала жданная, но бедовая весна. Вспухали реки, безудержное половодье затапливало деревни и даже города. Плавали на воротах, коров поднимали на крыши и сами сидели рядком — воробушки бескрылые. Беда, но весёлая!
Зайцы, а то и лисы прибегали на взгорья, ждали, когда вода спадёт, вместе с людьми, с собаками. Гуси-лебеди, пролетая, садились бесстрашно на скотные дворы, подкармливались.
