ак вот, я и говорю...
Жирный кусок буженины, поддетый вилкой, перекочевал с блюда на тарелку фельдмаршала и тут же оказался меж его хотя и с щербинками, но ещё, можно сказать, крепких зубов.
— Так вот, ваша светлость, — разжёвывая свинину, азартно продолжал Миних, — представьте себе: Гданск, сия неприступная крепость, за стенами которой укрылся подлый король Станислав Лещинский[1]... Уже и осень промозглая с её проливными дождями минула. С Балтийского моря ударили снежные заряды пополам с солёною водой, а цитадель — стоит. Надежда матушки императрицы Анны Иоанновны — Царство ей Небесное — наша долготерпивица армия расстроена и холодом и гладом. Сколько ж топтаться ей, разутой, раздетой, вымученной вконец, у стен непокорной цитадели, куда её привёл Ласси да и, считай, бросил на произвол судьбы! И вот в ту же безвыходную пору славная наша императрица высочайшим указом своим направляет меня на сей безнадёжный военный театр, без сомнения полагая, что только я, Иоганн Бурхард Христофор Миних, вырву из рук судьбы долгожданную победу и славу.
Осанистое лицо фельдмаршала, разгорячённое венгерским, и впрямь походило на огненный лик Марса — так оно было грозно и одновременно прекрасно. Но Бирон, только мельком взглянув на воинственный лик сотрапезника, по своей привычке отвёл глаза в сторону.
«Неисправимый хвастун и наглец! — с отвращением произнёс про себя регент. — Знает ведь, что ежели б не я, не оказался бы сей полководец в который раз удачливым баловнем судьбы. Да, к умелому и отличному генералу Петру Ласси фортуна в тот тысяча семьсот тридцать четвёртый год повернулась, можно сказать, задницею. И стало ясно как день: никто гданский орешек не разгрызёт, будь военачальник и семи пядей во лбу. А тут, при дворе, этот интриган, того и гляди, всецело влезет в доверие Анны и даже мне, всесильному, подставит ногу. Вот тогда-то не она, не светлой памяти императрица, а я, герцог Бирон, настоял направить тебя под Гданск, чтобы ты, негодник, свернул там себе шею. Только, видать, я ошибся: не считая трупов и крови, ты взял-таки сию цитадель... Однако к чему бы тебе нынче вспоминать за столом то, что произошло уже более пяти лет назад? Неужто в знак того, что, как в ту пору, так и теперь, ты почуял верх надо мною, почитай, первым лицом в государстве Российском?»
Меж тем фельдмаршал ни словом, даже ни полусловом не подтвердил подозрение герцога. Поглощая невероятное, как всегда, количество еды и питья, он продолжал и продолжал вспоминать свои ратные подвиги, не вкладывая в свой рассказ, казалось, никакого потаённого смысла.
