— Друг мой, — забормотал Оуэн, уставившись на Кайтая, — добр… ое… утро, милл… чародей. Как… дела с… чтением?
— Плохо, — ответил Кайтай. — А как дела с осмотром города?
Оуэн неопределенно хмыкнул.
— Нормально. Пили много… Хорошо, что не взял оружия. Кажется, здесь запрещено носить… оружие. Матрос, там… у доков, вспылил из-за какой-то девчонки, танцовщицы… кажется. Пытался меня прирезать. Стражники взяли его, и он попал в тюрьму за ношение ножа… — Оуэн усмехнулся и поднес к свету руку, разглядывая ушибленную ладонь и длинный порез на запястье. — А того, наверное, найдут, если ему не свернули голову. В общем, чудесный вечер.
— Я вижу, — заметил Кайтай, потихоньку улыбнувшись.
— У меня есть средство от пореза, — сказала Зельза, — если…
Оуэн посмотрел на нее, будто впервые увидел. Затем покачал головой и попятился:
— Благодарю, любезная мадам… но… я ни в чем не нуждаюсь. На мне все быстро заживает. Мне ничего не нужно… только… еще вина. Кайтай, сколько я ни пью, призраки… все еще здесь. — Он затряс головой. — Кайтай, Кайтай… я должен… туда вернуться. Мне надо… снова принять эту твою проклятую травку. Снова увидеть…
Кайтай покачал головой:
— Нет, друг Оуэн. Гафта уносит человека в сновидения, но только по одному разу в каждую из его прошлых жизней. Тот сон уже не вернуть. Никогда.
— Колдун, — пробормотал Оуэн, — тот чертов колдун. Он обещал вернуть меня туда… а иногда я слышу звон колокола… Царица табора, в твоем красочном дворце… на колесах не найдется ли пары кувшинов вина?
— Зайди. — Зельза повернулась и поднялась по ступеням в кибитку. Внутри засветился огонек, и желтый свет заструился из открытой двери. Оуэн, осторожно ступая, последовал за ней, но, запнувшись на пороге, с грохотом упал внутрь.
— Уф! — послышался изнутри его голос. — Прошу прощения, мадам. Но где же вино…
Зельза темным силуэтом появилась на пороге и сверху вниз посмотрела на Кайтая.
— Я дам ему цыганского вина, которое прекратит все сновидения, на время, — тихо сказала она. — Оставь его мне.
Кайтай медленно пошел сквозь тьму обратно в гостиницу, по коридорам и наверх, в свою комнату. Свеча почти совсем догорела — осталось только слабое желтоватое мерцание в лужице воска. Он закрыл дверь и сел на кровать. Глаза его не отрываясь смотрели на мешок, содержавший непрочитанную рукопись. Когда свеча потухла, он медленно откинулся назад, заложив руки за голову.
Дом Мирдина Велиса стоял на остроконечном мысу, врезавшемся далеко в бухту Мазайна. Со стороны города дом ограждала высокая гранитная стена — под ней проходила дорога к причалам, уже с утра забитая повозками и телегами, матросами и торговым людом. Две другие стены круто обрывались в черную воду, из которой угрожающе поднимались острые, как пики, старинные сваи. Это был не тот дом, в который легко войти: ходили слухи, что когда-то давно предприимчивые воры попытались проникнуть в него, но им был оказан соответствующий прием. После этого, в течение многих лет, никто не осмеливался красть у Мирдина Велиса.
