— Ты сказал — Тони?
Берни стряхнул крошки мяса с рубашки, туго обтягивавшей его брюшко.
— Разве я не рассказывал тебе про Тони?
Сара развернула сандвич, разглядела его повнимательнее. Проклятье. На этикетке значилась индейка с майонезом, на самом же деле ломти ржаного хлеба были залиты горчицей. Не до такой уж степени она была голодна, чтобы изменять своим вкусам и довольствоваться чем попало.
— Берни, ты же говорил мне, что Тони — скупердяй и ты будешь последним идиотом, если свяжешься с ним.
Берни опустил ложку. Его правая рука заметно дрожала, так что ложка отбарабанила легкую дробь, прежде чем легла на стол.
— Когда это я тебе такое говорил?
Сара задумчиво отщипнула кусок хрустящей корочки и отправила его в рот, стараясь не обращать внимания на горький привкус горчицы.
— Давай-ка вспомним. Сегодня у нас четверг. Вчера тебя не было на работе, ты плохо себя чувствовал. Остается вторник. Да, именно во вторник ты мне и сказал, что этот парень — говнюк.
— Не передергивай, Сара. Я точно помню, что назвал его скупердяем. Конечно, если для тебя что скупердяй, что говнюк — все едино, тогда и спорить не о чем.
Сара застонала.
— Тебе не стыдно так выражаться, Берни?
Он ухмыльнулся.
— На днях ты сама призналась в том, что тебе нравится, когда я выражаюсь.
— Да-да. Еще скажи, что я призналась в том, что до сих пор верю в бабушкины сказки.
— Боже мой, Скарлетт, что бы с нами стало, если бы мы разучились верить в сказки, — поддразнил он ее.
— Все шутишь.
— Да. Из меня бы получился неплохой эстрадный комик, если бы только я мог занять вертикальное положение. — И он дружески похлопал колеса своего инвалидного кресла.
Сара смущенно улыбнулась.
— О’кей, может, это и не очень смешно. Как бы то ни было, пока я вчера валялась дома, сражаясь с кишечным вирусом, как ты думаешь, кто явился мне на помощь?
— Флоренс Найтингейл собственной персоной?
— Тони, между прочим, имеет официальный статус брата милосердия.
— Да, который был лишен лицензии за кражу наркотических препаратов из больничной аптеки. Брось ты, Берни. Еще не хватало тебе путаться с наркодельцами.
У Сары были основания опасаться за судьбу Берни.
Берни Гроссман был одним из первых ее клиентов, когда она начала работать в Департаменте реабилитации. Выпускник колледжа, гомосексуалист, еврей, наркоман, ему так перепало во время крутой разборки возле гей-бара на Кастро-стрит, что он оказался в реанимации центральной больницы Сан-Франциско с множественными переломами позвоночника. После шестимесячного курса физической реабилитации и двухмесячного пребывания в нарколечебнице Берни появился в ее кабинете — ухоженный, приговоренный к инвалидной коляске, все такой же еврей, такой же гей, с надеждой на то, что, может, хотя бы и в тридцать пять лет из него все-таки получится тот mensch
