Сара надела очки и подошла к мольберту. В крохотной студии под крышей жилого дома в СоМа, злачном квартале в юго-восточной части города, густо пахло красками и скипидаром, к которым примешивался аромат жареного бекона, приготовленного Гектором Санчесом на завтрак.
— Ну? — нетерпеливо спросил художник, не дождавшись реакции Сары.
Она прокашлялась. Картина Гектора вызывала в ней противоречивые чувства и все-таки завораживала.
— У меня возникают ассоциации со штормовым морем. Та же мощь. Стихия. Ярость. Но в то же время она вызывает трепет. В общем, сильно написано.
— Можно ли ее сравнить… — Голос его дрогнул. Он уронил голову, словно ему было слишком тяжело удерживать ее на своей шее. — Ну, ты знаешь, — пробормотал он.
Сара повернулась к своему клиенту. Гектор Санчес совсем не походил на художника. Когда, пару месяцев тому назад, он впервые переступил порог ее кабинета в Департаменте реабилитации инвалидов, она приняла его за работягу. Докера, если точнее. На вид ему было около тридцати, широк в плечах, мускулист, с прыщавым лицом, короткими черными волосами, смуглый, крупноголовый.
— Ты бы мне поверил, если бы я сказала, что она лучше? — Сара имела в виду предыдущие работы Гектора, написанные до инцидента, произошедшего не так давно, когда он, в порыве ярости, злости и отчаяния, кинулся на картины с кухонным ножом в руке.
— Не делай из меня дурака.
Сара пожала плечами.
— Ты понял, что я имела в виду? Зачем же тогда спрашивал?
Санчес сорвал с лица темные очки и со злостью отшвырнул их в дальний угол комнаты.
— Все это чушь. Даже не знаю, как это я поддался на твои уговоры. Авантюра какая-то. И ты называешь это реабилитацией? Да нужно быть полной идиоткой, чтобы всерьез заниматься таким бредовым проектом. И я-то выставил себя посмешищем.
Позвякивая браслетами, Сара решительно направилась к Гектору, который взгромоздился на высокий деревянный стул, засунув руки в карманы своих запачканных краской джинсов. Она внимательно вгляделась в его лицо, не смущаясь от вида незрячих глаз, которые обычно прятались за темными стеклами очков, сморщенных век, из-под которых выглядывали темные ресницы. Она с грустью подумала о том, что до злополучной аварии на мотоцикле у него, вероятно, были глаза искусителя.
— Ты вовсе не посмешище, Гектор. Ты — художник.
— Я слеп как крот.
— Ты слепой художник. И то, что ты не видишь глазами, ты видишь душой. Это выплескивается из тебя на полотна, принимая зримые очертания — пусть мрачные, зловещие, но, нравится тебе это или нет, на самом деле получается чертовски здорово.
