Но концертный зал залит светом, в нем тепло, женщины одеты элегантно и легко. Можно на секунду забыть о том, что вокруг зима. Кто-то только что отправил телеграмму в Токио, подтвердив свой заказ на отгрузку партии шелка, которая должна прибыть в Европу через месяц. А вот молодая пара, которая специально приехала на этот концерт из другого города, за три часа преодолев полторы сотни километров на поезде. В 1492 году, когда европейцы открыли Америку, никто и помыслить о таком не мог.
Моцарт написал музыку, которая исходит из какого-то другого мира. Бетховен соединил каждый звук своих произведений с моментами жизни. Слушая Девятую симфонию Бетховена, можно думать о революции, республике и, по правде говоря, о том, что человек способен стать богом. Европейское искусство, имманентное и трансцендентное, европейская философия, европейская политика — все это вывело человечество на новые высоты, где у многих появилось ощущение, что вот-вот откроются врата рая. Мне кажется, что, если бы я жил в то время, я бы тоже разделял такие чувства.
Никто не ожидал, что на самом деле это будут врата ада. В следующий отрезок времени длиной в 31 год Европа едва не погубила сама себя. Все достижения европейской цивилизации, все, что сделало Европу великой, — наука и техника, философия, политика, — обрушилось на головы европейцев. Нет, точнее, европейцы сами обрушили все это друг на друга, на себя самих. К концу этого 31-летнего периода Европа превратилась в огромное кладбище разрушенных городов и разбитых жизней. Европейское «превосходство» над остальным миром было поставлено под сомнение серьезнейшим образом. «Ода к радости» из Девятой симфонии Бетховена перестала звучать как гимн европейскому образу жизни — теперь она более напоминала ироническую частушку на тему европейских претензий.
Надо сказать, что Европа не была каким-то исключением в мировой истории. И другие цивилизации проходили через периоды войн, смут и варварской жестокости. Однако в этом европейском помутнении было кое-что уникальное: абсолютная неожиданность, глубина и скорость падения, колоссальные последствия не только для этой конкретной культуры, но и для всего мира. И самое главное: европейская цивилизация отчетливо продемонстрировала, что она способна к самоубийству, к коллективному принесению в жертву себя. Кто-то скажет, что какие-то признаки всего этого можно разглядеть в жестокостях европейского колониализма, в глубоком социальном и имущественном расслоении европейского общества, в его фрагментации на множество отдельных, зачастую мелких, частей. Но вместе с тем высочайшую европейскую культуру и концлагеря по-прежнему невозможно представить себе вместе, это до сих пор кажется чем-то абсолютно не связанным.
