Со Штубендорфом кронпринц Каланихиапу обменялся крепким рукопожатием, а с Витькой — обнялся как старый кореш: «Здоров, Виктуар!» — «Привет, Коля!»; засим обоим компаньерос был представлен новоприбывший американский консул, мистер Сэмюель Симпсон, — «Можно просто Сэм, рад знакомству, парни, много о вас наслышан!»; переминающийся уже с ноги на ногу смуглый рядовой состав чинно поприветствовал представителей дружественных наций и стремительно убыл в увольнительную, в соседний поселок Уайкики — распускать павлиний хвост перед девками, соря свежевыплаченными боевыми.
— Всё ведь, всё, — дурашливо причитал Витька, сопровождая гостей к чудесно пощаженному ядрами и ракетами плетеному бунгало на морском берегу, — всё, что было нажито непосильным трудом! Причалов — три, конторских зданий — три, амбары — три… действительно ведь три, чтоб мне лопнуть! Сухой док…
— …Три! — подсказал принц.
— Не, три дока — это перебор… Мы же честные бизнесмены, верно, Сэм? Ну, в смысле всего прочего, по списку?
— Да не вопрос! — хмыкнул тот. — Я-то любые ваши предъявы подпишу — бумага, она всё стерпит. Всё равно оплачивать весь этот банкет предстоит королеве Виктории — ну, заложит, на крайняк, свой волшебный чепчик…
— Эй, вы это бросьте! Что еще за три конторы, какие, к дьяволу, три причала?.. — вскинулся было Штубендорф, но осекся, остановленный довольной Витькиной ухмылкой: в этот раз любимое начальство — таки купилось! Вообще-то с чувством юмора у того был полный порядок, просто на темы любви и смерти немец шутить еще может, а вот про сплутовать в отчете — нет, это святое! Ну так — за то ихнюю германскую нацию и ценят нарасхват по всему миру…
— Да, похоже, у вас тут и впрямь сгорело всё… нажитое непосильным трудом, — пробормотал консул, разглядывая вблизи устрашающий пейзаж позади бунгало.
— Ну, всё ж таки не совсем всё: выпивку вот уберегли, — успокоил того начбазы, ловко сервируя на плетеном столике роскошный натюрморт, не посрамивший бы лучшие портовые кабаки от Вальпараисо до Акапулько. — Джин, виски, ром? — льда, к сожалению, предложить не можем: весь растаял в процессе ракетного удара…
Сдвинули стаканы — за знакомство. Витька — балаболка — поведал в красках, что ощутил себя сегодня истинным Нероном, любующимся на подожженный им Рим; да и вообще он, похоже, — Нероново перевоплощение, вот, кто не верит — и развернулся в три четверти на манер бюста, гордо вскинув подбородок в ореоле растрепанной рыжей бороды. (Борода та чуток обгорела справа, пока они на пару с Иоганном, в промежутках между залпами, выколупывали тот чертов второй флаг из тлеющих развалин конторы — от арапов-то проку никакого, — и как он едва не рехнулся от ужаса, юркнув от засвистевших вокруг осколков обратно на свое насиженное местечко в траншее и наткнувшись там на неразорвавшееся 48-фунтовое ядро от бомбического орудия, по немыслимой траектории впечатавшееся, дюйм в дюйм, в место, покинутое им за минуту до того, и разметавшее в железные брызги оставленный им у стенки штуцер; это ведь мне чудо Господь явил, чего ж тут не понять-то?) Принц меж тем, наивно округлив глаза, принялся уточнять: а причем тут Рим, Нерон ведь сжег Москву — ну, в 1812 году, разве нет? Витька успел уже набрать воздуха в легкие для отповеди «всяким там позавчера слезшим с пальмы», когда сообразил: на сей раз купился он сам, стыд головушке… Разлили по второй.
