— Вы, кажется, впервые сочли нужным прибегнуть к помощи российских властей при вербовке российских подданных? — усмехнулся граф, протягивая руку за листком.
— Помилуйте! — воскликнул Представитель. — Ну не могли же мы обращаться непосредственно к российским офицерам, через голову их командования! А насчет «впервые» — так точно нет; была тут одна история, правда, еще до меня — в 1847-м, вы-то ее должны помнить!
— Еще б не помнить, — мрачно покривился шеф Третьего отделения. — Как ему там у вас, кстати?
— Замечательно! Калифорнийский климат пошел ему на пользу — бодр и здоров, читает лекции, студенты его обожают. Человек на своем месте, короче. Вам просил кланяться, при случае.
— Спасибо, и ему взаимно…
В 1846-м году профессора Лобачевского в очередной раз переизбрали ректором Казанского университета, который он фактически восстановил из руин после учиненного там Магницким погрома. Однако вместо казавшегося всем чистой формальностью утверждения в должности, уваровское Министерство народного просвещения безо всяких объяснений лишило создателя неевклидовой геометрии не только ректорства, но и профессорской кафедры, предложив ему взамен мелкую чиновничью должность. Вскоре профессор разорился, дом в Казани и имение жены были проданы за долги, здоровье его пошатнулось — и тут Компания сделала ему то самое «предложение, от которого невозможно отказаться»: возглавить, на свой выбор, либо математический факультет Петроградского университета, либо новообразованный университет в Елизаветинске.
Профессор согласился с превеликой радостью; вот тут-то и обнаружилось, что он по-любому невыездной, а уж в как бы несуществующую в природе Русскую Америку — и подавно. Голубенькие из местного Управления, опухшие от безделья ввиду отсутствия на тыщу верст окрест реальных подрывных элементов, были на седьмом небе от счастья: подняли все доносы на Лобачевского эпохи Магницкого с обвинениями в «отсутствии должной набожности», и… И тут, с самого что ни на есть верху, рявкнули: «А-атставить!! Какого дьявола вам от старика надо?! Пускай сей же час едет в Германию, здоровье поправлять, а там видно будет». Всё-таки граф Орлов свои генеральские звезды и золотое оружие добыл не на тайном фронте, а на самом что ни на есть явном — под Бородином и Лейпцигом, и о том, чтó Отечеству на пользу, а что во вред, судил по собственному разумению, не находя нужды применяться каждодневно к извивам генеральной линии
