— Да где ж тут вспомнить — сами же говорите: полтора штофа!..
— Не помните, стало быть… На вопрос — когда и где вы в последний раз встречались с полковником Суровцевым, вы, полагаю, отвечать откажетесь наотрез?
— Правильно полагаете. «Местопребывание и перемещения начальствующего состава Топографической службы Генштаба составляют предмет военной и государственной тайны», параграф 3. Так что — запрашивайте Службу, в официальном порядке.
— Да уже запросили. И ответ получили — боюсь только, ответ тот вам не понравится… Господин Расторопшин! Приходится констатировать, что вы упорно уклоняетесь от сотрудничества со следствием. Речь, между тем, идет о госизмене, а по ходу дела там замаячили еще и терроризмом со шпионажем — так что шутки кончились, и продолжать разговор нам, похоже, придется в другом месте…
И еще, — тут голос немца стал вкрадчиво-бархатным. — Гибель министра расследует целая бригада; мне же, в рамках того расследования, поручен некий сопутствующий эпизод. А именно — произошедшее утром тринадцатого убийство генерального штаба полковника Александра Васильевича Суровцева, известного в определенных кругах как Командор. И должен вам заметить, господин Расторопшин, что ваше залихватское вранье о событиях того утра уже само по себе превращает вас в подозреваемого номер один… Ну так как — не желаете ли, в связи со вновь открывшимися обстоятельствами, пересмотреть свои давешние показания?
«Ну, вот теперь тебе точно конец настал!» — как удовлетворенно констатировал внутренний голос из классического анекдота, обращаясь к своему выполнившему всю цепь предшествующих рекомендаций хозяину… Должную невозмутимость ротмистр сохранить сумел, но стоило это ему такого внутреннего напряжения, что темный, контражурный, силуэт немца на фоне зарешеченного оконца на пару мгновений перекрасился шиворот-навыворот, как фотографический негатив.
…Как же так, как вы позволили им себя убить, Александр Васильевич? Самый умный и самый осторожный человек из всех, кого я знал… Ведь и praemonitus был, и praemunitus — а ничего не помогло: ни вошедшее у нас в поговорку Командорово чутье на опасность, ни опыт (два десятка лет полевой работы в закордонной разведке), ни серебряные пули… А нам-то, простым-незатейливым боевикам — что теперь делать? делать-то чего?..
— Ну, раз уж я теперь «подозреваемый номер один», — (язык между тем, оказывается, делал свое дело, не запрашивая директивы от мозгов), — может, мне позволено будет узнать, как погиб Суровцев?
