Тщетно пытаясь прикрыть то отступление, возглавивший оборону (да-да, именно — оборону!..) капитан Кроуфорд выложил на стол свой туз-из-рукава: батальон гуркхов. Маленькие неустрашимые горцы пошли вперед со своим кличем «Jai Mahakali, Ayo Gorkhali!» («Слава Великой Кали, гуркхи идут!») — но путь им заступил тлинкитский батальон капитана Риттельмейера. Бог его знает, каким нюхом они почуяли друг друга, но что почуяли — факт. Огнестрельным оружием не воспользовались ни те ни другие (вроде как — неспортивно…), и сразу сошлись в рукопашной. Европейского образца мундиры никого не могли тут ввести в заблуждение: это бой между древними племенами, по правилам вполне палеолитическим, когда войны велись на уничтожение — и никак иначе… Гуркхи полегли там все до единого, не отступив ни на шаг; тлинкитов уцелела горстка — они сейчас громкими криками «Gwi! Gwi!» благодарили за дарованную победу своего божественного прародителя, Ворона Йэла.
Почему-то именно поражение гуркхов в том поединке психологически добило англичан. Плюс к тому — из-за потери арсенала начал уже сказываться вполне реальный недостаток боеприпасов, а продолжающие падать на расположение бриттов ракеты, запускаемые с переносных станков, тоже не добавляли бодрости. Когда же блефующий напропалую Евдокимов бросил в бой последний-распоследний свой резерв (три десятка выклянченных у Максудова морячков, которые, просочившись вдоль крепостной стены, обозначили атаку на дальние от реки, находящиеся в тылу у англичан, ворота Святого Георга), и кто-то там, как водится в таких случаях, в панике заорал «Отрезали!! Окружают!!!», у Кроуфорда вдруг сдали нервы и он отдал вполне абсурдный приказ: идти на прорыв, пробиваясь из крепости — «этой мышеловки» — наружу. Сие и было им успешно исполнено — ибо никому, конечно, и в голову не пришло ему в том препятствовать…
А если кто скажет «бегство с поля боя» — никак нет: это действительно был «прорыв из окружения»! Во всяком случае, британский трибунал, разбиравшийся позже в причинах того калькуттского позорища, конкретно Кроуфорда счел именно дураком, а не трусом или изменником — и, надо думать, имел к тому основания.
«Тогда считать мы стали раны» — а посчитать там было чего…
Евдокимов лишь зубами скрипнул, получив сводку: полегла треть десанта — 167 убитых, 312 раненых, почти сотня из них безнадежны; то, что англичане, даже обороняясь, умудрились потерять почти вдвое больше, служило довольно слабым утешением. Ни в одной из прошлых своих операций (и, добавим, ни в одной из будущих) он и близко не допускал такого процента потерь личного состава; если бы ему сейчас сказали, что вот, «По достоверной информации, извлеченной из хрустального шара, в войсках его отныне станут величать исключительно „Калькуттским мясником“» — воспринял бы как должное. Всё-таки партизанские командиры и офицеры коммандос (как он начинал в Никарагуа — таким по сути и остался) органически не способны относиться к своим бойцам как к
