Но теперь, когда моя страна решила вступить в войну на стороне Антанты, у меня не было иного выхода, кроме как отправиться в Европу.
Правда, вскоре выяснилось, что президент Менокаль, объявив войну, не собирается отправлять кубинцев воевать.
Вступление в войну оказалось формальным – просто надо было подтвердить, что президент поддерживает политику северного соседа, с помощью которого он и пришел к власти. Об этом прямо говорил отец, хмуря густые седые брови.
Североамериканцев он по-прежнему не любил.
Мне янки тоже не очень нравились, однако они, в отличие от Кубы, собирались воевать с немцами не только на словах. Из тех же газет я узнал, что вскоре в Европу отправится североамериканский контингент, и понял, что должен любым способом попасть в его ряды.
И я сотворил то, за что меня осудил отец, хотя я не услышал от него ни одного слова упрека, когда сообщил о своем решении. Но его взгляд был красноречивее любых слов. Я знаю: он, Белисарио Батиста Палермо, был мудр и потому не стал отговаривать меня.
Наверное, все-таки понял, что я давно уже стал мужчиной и имею право принимать решения самостоятельно.
В мае 1917-го САСШ ввели на Кубу войска – помочь президенту Менокалю подавить вооруженный мятеж, который подняли противники его власти.
В газетах писали, что североамериканские рейнджеры быстро подавили мятежников, и теперь на Кубе, несмотря на мировую войну, должно наступить процветание и благоденствие… Правда, мой отец считал, что это был никакой не мятеж, а народное восстание против диктатуры, которое было очень жестоко подавлено, и в ближайшие годы ничего хорошего людей не ждет. И правда – до нашего городка доходили слухи, что янки, подавляя мятеж, убивали всех подряд.
Мне хотелось верить, что это только слухи, потому что если это окажется правдой, то я должен возненавидеть янки, потому что они – враги моей несчастной Родины.
Точно такие же враги, какими двадцать пять лет назад были испанцы.
А это означало, что если я совершу задуманное, то окажусь предателем.
Но предателем я быть не хотел и успокаивал свою совесть тем, что Куба и САСШ были сейчас на одной стороне.
В конце июня я наконец уволился с железной дороги и отправился в Гавану, в крепость Эль-Морро, где стоял гарнизон янки.
В Гаване я не заметил сильных разрушений – если не считать нескольких сгоревших халуп рядом с Ведадо. Но у меня создалось ощущение, что жители столицы выглядели напуганными.
И я подумал, что некоторые из слухов могли все-таки быть правдой.
