В Павле Когане уживалась рядом с глубокой нежностью жестокая непримиримость. Он не любил людей, как он сам говорил, «промежуточных». В одном разговоре он мне сказал: «Не понимаю, как можно воздерживаться от голосования. Я бы вообще запретил эту формулу. Ты или „за“, или „против“». В этом был весь Павел. Я вспоминаю один немного смешной, но знаменательный юношеский разговор, который мог возникнуть, конечно, только на рубеже двадцати лет. Кто-то из нас предложил графически начертить линию своей жизни, как он сам ее себе представляет. Один изобразил ее в виде прямой линии, другой — в виде замкнутого круга, третий — в виде овала. Вот эта последняя трактовка особенно возмутила Павла. Подойдя к столу, он поперек овала резким росчерком карандаша нарисовал остроконечный угол и прочел те, ставшие теперь уже широко известными, стихи «Гроза», именем которых и названа его посмертная книга. Они, эти стихи, заканчивались строками:
Я с детства не любил овал,
Я с детства угол рисовал.
Остроугольным был и характер и талант Павла Когана. Он до болезненности ненавидел пошлость во всех ее проявлениях. Самодовольные мещане и в жизни и в поэзии были ему органически, до брезгливости противны.
В своем незавершенном романе в стихах он и объявил им открытую войну. Но не квартирные дрязги и не мелкие мошенники интересовали его.
Философ. Умница. Эстет,
Так издевавшийся над щами.
Ты знаешь, что на свете нет
Страшней, чем умные мещане,
Чем чаще этот род за нас,
Чем суть его умнее лезет,
Тем выше у меня цена
На откровенное железо.
Откровенным железом в стихах боролся Павел Коган со своими идейными противниками, и откровенным железом свинца расплатились с ним в 1942 году, в страдные дни под Новороссийском, наши враги, когда он возглавил поиск разведчиков.
Говоря о непримиримости Павла, я хочу отметить одну из особенностей его характера: он был жéсток, но очень сдержан в разговорах с теми, кто ему не нравился, и был нежен, но и крайне требователен к своим друзьям и единомышленникам. В первом случае он мог сказать известному в то время поэту в лицо на публичном выступлении фразу следующего характера: «Я глубоко уважаю вас как человека и как деятеля литературы. К сожалению, вы всю жизнь были более деятелем, чем поэтом, хоть у вас и в двадцатых годах и в тридцатых появилось несколько хороших строк, которые мы все помним наизусть, но которые лишний раз заставляют сожалеть об утраченных вами возможностях». Во втором случае он высказывался значительно резче: «Ты поэт хороший и с большими задатками, но последнее твое стихотворение никуда не годится. И вообще, если ты будешь продолжать в том же духе, то, право, пока не поздно, переквалифицируйся на какую-нибудь другую, более легкую специальность».
