София понимала, что навряд ли эти богатства куплены на деньги, заработанные ремесленным или купеческим трудом, и хорошо еще, если они захвачены в бою, а не награблены. Но спрашивать об этом спасителя Эдессы было бы неуместным, и она промолчала, внимательно разглядывая драгоценные вещицы. Ей приглянулось ожерелье из золотых кружевных бусин, внутрь которых были вставлены ярко-синие стеклянные капельки: она протянула к ним руку, но тут же отдернула.
– Бери, рассматривай, примеряй их смело, госпожа София: на этих вещицах нет ни капли крови, а если на какой-нибудь когда-то и была, то в лавках Иерусалима, Дамаска и Пальмиры все давно смыто и отчищено купцами и ювелирами: все эти вещи я покупал на свое военное жалованье, пять лет без отпуска служа в римской армии. На кружевное золотое ожерелье ушло как раз мое месячное жалованье, а вот за эту пару браслетов я служил два месяца – по одному за каждый.
София взяла в руки ожерелье и залюбовалась тонкой работой и яркими синими бусинами, только слегка отличавшимися по цвету одна от другой: крупные, в центре, были светлее, а самые мелкие, возле аграфа[49], так темны, что уже не просвечивали.
– Зато вот этот энколпион[50] достался мне почти даром. В Риме я как-то переходил мост через Тибр и услышал крики: «На помощь! На помощь!» Конечно, я бросился на крик и застал на мосту старикашку, которого обшаривали, не обращая внимания на его отчаянные вопли, два молодых негодяя. Старик оказался евреем-ювелиром и в награду за спасение подарил мне эту драгоценность.
София протянула руку, и Аларих положил ей на ладонь серебряный энколпион: в центре его была хрустальная гемма[51] с резным изображением Богородицы.
– Серебра тут немного, а сама гемма всего лишь хрустальная, но глиптика[52] великолепна, не правда ли, госпожа? – спросил Аларих.
– Она изумительна, – согласилась с ним София. – Но что находится в самом ковчежце?
– Он пуст. Можешь проверить.
София открыла крохотный ковчежец.
– В самом деле пуст. Как жаль… – сказала она, возвращая энколпион готфу.
Но Аларих почтительно сжал ее пальцы:
– Дорогая госпожа София, прими эту простенькую и недорогую вещицу в знак моей признательности за дружелюбное гостеприимство, которое ты нам оказала, а более всего за лечение и уход в то время, когда я лежал раненый в твоем садовом домике.
София ласково улыбнулась ему и сказала:
– Я понимаю тебя, Аларих, и принимаю твой дар.
* * *
Казалось бы, в доме наступили мир и покой. Все отдыхали от пережитых волнений, даже маленький Тума не доставлял особых хлопот матери и бабушке: еще бы, ведь за ним приглядывала Фотиния! Мальчик рос не по дням, а по часам, и его поначалу лысая головка начала обрастать черными кудряшками.
