Все эти «ошибки» фестиваля 57 года надо
было предотвратить в 80-м. И вот тут-то организаторский талант очень был нужен.
В 57-м я ходил по Москве пешком, ездил на общественном транспорте и видел
тысячи людей всех возможных национальностей. В 80-м я тоже ходил по Москве
пешком, тоже ездил на общественном транспорте и еще ездил по Москве на машине,
но не смог увидеть ни одного иностранца. Ни одного за все олимпийское лето! Так
что гэбэшники своего добились. А песенка про кривобокого мишку «расстаются
друзья…» известной комсомольской композиторши могла вызвать слезы умиления только
у безнадежно наивных (если говорить мягко) людей.
А вот «большой личный вклад в развитие
спорта» – это вообще непонятно что такое. В стране заниматься спортом можно
было только, если ты подавал надежды стать олимпийским чемпионом. Ну, бегать по
улицам ты мог в любом случае. А если тебе для занятий спортом нужно было
какое-то оборудование или особые условия, тогда твое дело было «труба». Поэтому
и непонятно, какой такой большой вклад мог внести Павлов в развитие спорта.
Развить – в смысле вдохнуть что-то новое в какой-то вид спорта – это бывшему
комсомольскому запевале было не по зубам. А вот развить – в смысле написать
донос на какого-то спортсмена (такой, как он, скажем, написал в ЦК КПСС на
Бориса Спасского – кстати, сочувственно и с поддержкой относившегося к
московским бриджистам) – это Павлов мог сделать запросто. Или развить – в
смысле запретить что-то – это Павлов тоже мог легко сделать. И, значит, вот
такие его действия – в частности, запрещающие какие-то виды спорта, – это как
раз, надо полагать, и было то самое, за что его наградили посмертно.
*
* *
Вскоре после окончания Таллинского турнира
состоялась защита моей и Таниной диссертаций. Секция ученого совета, где мы
защищались, состояла из девяти членов. Одним из них был секретарь секции Юрий
Константинович Солнцев, член нашей команды по бриджу. Другим членом секции был
Михаил Романович Шура-Бура, который научил нас играть в бридж. Еще одним членом
секции был Борис Самуилович Митягин, которому я не раз сдавал экзамены, будучи
студентом мехмата, и с которым играл в пристеночку и казеночку во дворе
Московского университета. Кстати, много позднее, но еще до того, как я уехал из
России в 91-м, до меня дошли слухи, что Митягин уехал в Израиль, где стал
заниматься финансовой математикой. И хотя я до сих пор не знаю, насколько
достоверны были эти слухи, но тем не менее слова «финансовая математика»
звучали для меня очень привлекательно. И я подумал тогда (уж не знаю, почему),
что такое приложение математики мне бы подошло. Но, к сожалению (подумал я
тогда), заниматься этим мне, конечно, никогда уже не придется. К счастью, я
ошибался тогда. «Этим» (то есть финансовой математикой) мне пришлось
профессионально заниматься всю мою трудовую жизнь в Америке.
