— Сами вы, казаки, в ноги кланялись комиссии, слезно просили отчислить с пограничной службы. Сами вы эту службу испытали. Тягостна и разорительна жизнь на границе.
— Ты-то не служил.
— А знаю.
— И верно — тягостна.
— Жалованья от казны нет. Ни рубля. Тунгусам хоть платят по шесть рублей.
— А коня строевого купи.
— Саблю, карабин, пику, седло… купи.
В юрте от дыма лиц не разобрать. Душно, жарко.
— Записывайтесь в ясачные, — посоветовал Бадарша. — Хуже не будет.
— А и верно! — загорячился низкорослый юркий казачишка Пурбо Ухнаев.
Беднее Пурбо в Нарин-Кундуе никого нет. Жена его что ни год приносила по ребенку. На люльку уж некуда вешать мешочки с волосами новорожденных. И, как на грех, родились девки. А на них ведь сенокосного надела не выделят.
— А и верно! — шумел Пурбо Ухнаев. — Что я от казны имею? Ничего. А службу требуют. В дождь и холод… Лезь в седло и тащись на Чикой. Обтрепался, обносился я. Конь отощал: холка да ребра. Как жить-то? Да еще манджурцы… язви в душу! — добавил он по русски. — Скотину, какую заведешь… А они наскочат и уведут. У них же скот не уводи, нельзя. Одирка вот пробовал… знает. А мы сколько терпеть можем? Дети мои голодны, вовсе они раздеты, почуют всю зиму в хлеву вместе с ягнятами, выйти им не в чем — ни шубы, ни унтов нет.
— Да и не один Пурбо живет в превеликой нужде, — проговорил десятник Санжи Чагдуров, степенный, неторопливый и обычно молчаливый. — Обнищали казаки по всей пограничной линии. А сотник да пятидесятники за службу спрашивают, грезятся плетьми. Особо ты, Джигмит.
— Я порядок требую… дисциплинарный устав. А караулы наши по угорьям неусторожливы и некараулисты, — по-русски сказал десятник. — Смотри в оба. Вот Бадарша запятнал границу, а мы и не видели. За то, поди, с нас взыщется. За ленивость и слепоту нашу.
— Он мой гость, его не трогайте.
— А мы чего? Мы и не трогаем. Пускай себе сидит.
Ранжур выбил трубку, сунул ее за кожаный пояс, велел всем помолчать.
— Обидно за вас, казаки, — глухо начал он. — А ты, Бадарша, невесть чего говоришь… Эка! Напомнил, что ездили выборщики от бурят… к тем ясачным послам. Это мы знаем. Просили они на себя ясачный платеж, да кто они такие? Да все из рода цаганов.
— И что?
— А то, что этот род у казаков наших в опале.
Очирка полюбопытствовал:
— За что в опале-то? За какие грехи?
— Охотник из рода цаганов предал бурят при облавной охоте. Пошел к тунгусам и сказал… Где они, буряты, и сколько у них юрт. Тунгусы ночью напали, всех побили.
