После этого мать сводила меня к храмам сати. Мы прошли на другой конец базара, дальше через проход, ведущий из города, затем по пыльной дороге не то к бассейну, не то к водохранилищу у обочины. Здесь она показала мне несколько маленьких алтарей под деревьями: сооруженьица были не больше булыжников, хотя на некоторых красовались небольшие купола. На камне были тонко выцарапаны примитивные изображения: по всей видимости, муж с верной женой — она сжигает себя на костре вместе с его телом. Они произвели на меня жуткое впечатление, но моя спутница набожно сложила руки. Один алтарь она украсила ниткой роз и ноготков, которые принесла с собой, и рассказала, как по определенным дням они с подругами приходят сюда со сластями, молоком и цветами и поклоняются этим вдовам, которые принесли высшую жертву. В голосе ее слышалось глубокое преклонение — она искренне почитала этот древний обычай. И даже жалела — эта веселая вдова! — что ему больше не следуют (обычай был запрещен в 1829 году). Она показала место поклонения последней сати, о которой мне, конечно, тоже было известно, так как это самосожжение произошло, когда здесь жила Оливия. Несмотря на то что этот алтарь был возведен в 1923-м, на вид он так же стар, как и остальные.
1923
Это произошло, когда мистер Кроуфорд был в отъезде и округ остался на попечении Дугласа. Умер купец, торгующий зерном, и родственники принудили его жену к самосожжению на погребальном костре. Хотя Дуглас примчался на место происшествия, как только до него дошла весть об этом, женщину спасать было поздно. Все, что он смог сделать, — это арестовать главных зачинщиков: ее сыновей, зятьев и священнослужителя. Дугласа все хвалили за то, как спокойно и уверенно он взял ситуацию в свои руки. Даже Наваб демонстративно поздравил его, хотя его поздравления Дуглас принял довольно холодно. Но Наваб не обратил на это внимания, а если и обратил, то задет не был.
Оливия так и не рассказала Дугласу ни о пикнике с Навабом, ни о его последующих визитах; а приезжал он теперь почти через день или два, обычно со всем своим окружением. Не то чтобы ей не хотелось говорить об этом Дугласу, — конечно, хотелось! — но он приезжал домой так поздно и его мысли были настолько заняты собственными делами, что ей никак не удавалось найти подходящий момент. Правда, однажды Наваб задержался до прихода Дугласа. Должно быть, он специально так все задумал, потому что в тот день он оставил всех молодых людей из своей свиты дома. Если Оливия и волновалась по поводу этой встречи, то напрасно, ибо Наваб повел себя безупречно. Он вскочил на ноги при появлении Дугласа и протянул ему руку с сердечным английским приветствием. Словно это был его дом, а он — хозяин, чьим долгом было устроить все так, чтобы Дуглас чувствовал себя желанным гостем. Он сказал, что приехал, чтобы поздравить Дугласа с быстрым разрешением сложной ситуации. Когда же Дуглас холодно и неодобрительно ответил, что сожалеет о том, что опоздал и появился только к концу визита, Наваб сочувственно пожал плечами.
