Нильс не отвечал на дребезжащие телефоны, грустно ползал между складками ковра и наткнулся на спящую моль, оказавшуюся ненавистным Гномом.
— Ну что разлёгся, экстрасенс хренов. Когда вернёшь меня в человеческое состояние. Надоело мне гнидой перед вами ползать.
— Ты знаешь, дружок, я отыскал только старинное заклинание страшной силы. Нужно что — то придумать. Либо ты станешь высотой метров двадцать, как дядя Стёпа Сергея Михалкова и тебя будут любить все советские дети…
— Опять ты хрень несёшь, уважаемый. Где ты найдёшь советских детей? Они все выросли и умерли героями социалистического труда. А их дети меня, вряд ли полюбят, даже такого большого роста. Да и одежды у меня такой нет в гардеробе.
— Ну про одежду ты зря переживаешь. Елдашкин у тебя для чего выращен.
— Хорошо сказал. Ты его хоть видел во весь рост? Он ниже тебя.
Да вы так все до мышей сотрётесь!
— Не мучай. Говори второй выход из положения.
— Ну тогда предлагаю распространить заклинание на весь народ, и все станете как нормальные люди.
— Да?! Ты на всеобщее равенство намекаешь? Надо подумать, чем это мне обернётся.
— Ну думай. Я зайду днями.
— Нет, постой, Гномик.
Но Гномика и след простыл. Только на ковре валялась черная замшевая туфелька с серебряной пряжечкой.
Куда это он босой попёрся. Простудится ведь. Жалко старика. Надо бы ему суконные боты купить. Нильс вынул из кармана банкноту. Очень крупная. Мудрин подарил. Жалко разменивать. Ладно, скажу чтоб от Фонда Никиты Бесоклона купили.
Николай Ващилин, 2011
Владимир Высоцкий был кость в горле у ЦК КПСС, боявшихся потерять власть. Резал он правду — матку, да с таким подколом, что кишки у секретарей выворачивало. Да ещё хотел жить с человеческим достоинством. Хотел, чтобы народ с достоинством жил. И в те минуты, когда народ слушал его песни, он чувствовал себя Человеком. Поэтому его песни звенели изо всех окон, во всех подворотнях, а на кухнях их слушали и коммунисты, которым секретари дурили головы. Поэтому и губили Владимира Высоцкого изо всех сил. Губили унижением человеческого достоинства. И не нашёл он другого лекарства, кроме того, которое нашёл. НЕ большой был выбор в Гастрономе.
Вот бы он вернулся и посмотрел на Вечер своей Памяти! С бубнами, гитарами, в блёстках и перьях! А вот если бы он остался жить с нами? Он не ушёл бы в балет и не стал бы Михалковым. Он пел бы свои песни. Он пел бы свои новые песни. Про Сердюкова, по Криминал, про падающие спутники, про Абрамовича и Березовского, про Ельцина, про Коррупцию, про доцентов с депутатами. И был бы он у них костью в горле. И помогал бы он своему народу обрести человеческое достоинство. А сегодня, они любят его, потому, что он не живой. Светлая память поэту!
