Излишне говорить, что перед тем, как позвонить Коссини, я затратил время на то, чтобы узнать, кто такой этот Амфитрион, и был готов к тому, чтобы в деталях поведать ему историю о несчастном воине, которого на супружеском ложе заменил не кто иной, как сам Зевс. Вместо этого Коссини оказался тем, кто с раздражающей педантичностью читал мне лекцию. Тогда, пресыщенный его играми и самодостаточностью, я начал метать в него историями о вольпуке и заговоре, которым несколько лет назад руководил генерал Дрейер. Слишком поздно. Когда я сообразил, что к чему, мой собеседник снова обезоружил меня своими высказываниями:
— Что касается нашего друга Блок-Чижевски, или как там вы его называете, боюсь, что его Амфитрион не был в ряду самых успешных. И добавлю, что, по моему нескромному мнению, предпочел бы взять имя Геркулеса для названия проекта Дрейера, потому что в этом случае не боги становились бы двойниками смертных, а наоборот.
Таким образом, подумал я, находясь в самом глубоком замешательстве, маэстро Ремиджио Коссини был в курсе прошлого барона Блок-Чижевски и даже был способен обрубать концы. В тот момент я был готов послать его к дьяволу, но именно сам Коссини остановил меня, сообщив с немыслимым для него уничижением, что ему не удалось расшифровать рукопись барона. Однако он сказал, что всегда полагал, будто весь этот круговорот был связан с прошлым барона, когда тот еще носил имя Тадеуша Дрейера, в смерть которого Коссини никогда не верил.
— Вероятно, смерть барона — дело рук какой-либо неонацистской организации. Любой человек, в сознании которого было бы хоть немного здравого смысла, должен был бы интуитивно почувствовать, что в рукописи содержится нечто большее, чем просто историческая информация о преступлениях Адольфа Эйхмана, а именно точные сведения, адреса и имена, по которым можно было разыскать тех, кто скрывался за нашим так называемым Богартом.
Помолчав несколько мгновений, Коссини произнес:
— Меня радует, что вам удалось расшифровать рукопись. Вы избавили меня от долгого и, несомненно, обременительного путешествия. С другой стороны, возможно, мы сможем успеть вовремя, чтобы избавить от виселицы невиновного человека.
Затем Коссини снова погрузился в глубокомысленное молчание, заставившее меня полностью забыть о чувстве оскорбления, которое возникло у меня в начале разговора, и я снова был поставлен в положение Санчо Пансы. Последние слова Коссини привели меня в изумление. Было очевидно, что, даже не заметив этого, художник сообщил мне, что ему известно содержание рукописи барона и что он использовал мои способности дешифровальщика не только для того, чтобы нам удалось выжить, но и в целях спасения человека, жизнь которого оказалась зависящей от меня. Таким образом, впервые за все время нашего знакомства маэстро ожидал того, чтобы именно я пролил свет на нашу дилемму.
