Чехия без вранья | страница 40



Кстати, Влтава тогда унесла также и тюленя из пражского зоопарка. Его выловили аж в Эльбе (куда впадает Влтава), в районе Дрездена. Но от переживаний тюлень вскоре скончался. Думаю, потому что не обладал жизнеспасительным чешским чувством юмора.

Теперь я сам убедился, что «швейковский юмор», отнесенный к чешскому юмору вообще, – это не стереотип, не натяжка, а действительно конкретное и точное определение, если ухватить саму его суть: сарказм, самоирония, последний резерв жизнелюбия. Переводчик в предисловии к книге полюбившегося мне Михала Вивега написал: «Типично швейковский юмор». Поначалу я отнесся к этому скептически: не очень-то похоже. Ну понятно, средний читатель у нас только Гашека и знает, поэтому теперь ко всему комическому в Чехии цепляется определение «швейковский, гашековский». Ан нет, если глубже копнуть…

В книге «Лучшие годы – псу под хвост» описывается жизнь (вернее, выживание) интеллигентной чешской семьи в нелегкие годы «нормализации», то есть со времени похорон Пражской весны под гусеницами танков вплоть до бархатной революции. Ох, и хлебнули они! Переезд из Праги, подальше от политики, унизительная работа, не соответствующая уровню образования и способностям, ужасные жилищные условия, постоянные компромиссы с собственной совестью, страхи, приведшие отца семейства к психическому расстройству… Только читая эту книгу (а я вам ее настоятельно рекомендую), вы, скорее всего, будете не ужасаться и сочувствовать героям, а постоянно хохотать. Настолько уморительно описано все это не по годам наблюдательным и ироничным вундеркиндом Квидо, еще в детсадовском возрасте читающим Монтеня и критикующим систему дошкольного воспитания. «Третье октября 1968-го. Детский сад, за исключением учительницы Гайковой и творога с малиной, отражает плачевное состояние нашего дошкольного воспитания. Я им это тоже сказал». «5 октября 1968-го. Сегодня в детском саду я отказался от пирожного в пользу Ярушки Мацковой. Во время мертвого часа она в награду показала мне свою пипку». «23 ноября 1968-го. Утром, играя в кегли, я сшиб портрет президента Людвика Свободы, стекло разбилось и прорезало пану президенту верхнюю губу, так что он немного стал похож на старого зайца. Ярушка Мацкова над этим очень смеялась. <……….> Отец не хотел верить, что сделал я это нечаянно, и утверждал, что портрет можно сбросить, только играя в футбол или в баскетбол, но уж никак не в кегли…».[5]

С иронией описывает Квидо цепочку компромиссов, на которые вынужден идти отец, чтобы обеспечить семье сносное существование. Нет, в компартию он не вступает, боже упаси, как можно так низко пасть! А в университет марксизма-ленинизма поступает, получив взамен ключи от квартиры. Следующие жертвы «богам карьеры» – это покупка у самодура-начальника щенка овчарки, несмотря на то что жена панически боится любых собак, и запись в заводскую футбольную команду, несмотря на катастрофическую свою неспортивность. Однако основной груз компромиссов взвалил на свои плечи сам маленький Квидо. Наступая на горло своим эстетическим вкусам, он согласился, нацепив пионерский галстук, выступать на всех заводских собраниях с идейными стихотворениями.