Я молчала.
— А может быть, — добавил он со смешком, — мне просто не везло, и попадались лишь заурядные женщины. А потом я всегда так занят своим бизнесом. Вы же понимаете, когда занимаешься такими делами, не можешь быть спокоен ни минуты. Отвлечешься — и все пошло наперекосяк. Надо всегда быть на месте, принимать решения, даже если это вам больше неинтересно. Вот и лезешь из кожи вон, а зачем?
— Судьба многих людей зависит от вас. Естественно, что у вас полно забот.
— Да, конечно, — согласился он, — они зависят от меня. Но я, я ни от кого не завишу. Я ни на кого не работаю. Я вам уже говорил как-то: я был беден. Не думаю, что тогда я чувствовал себя менее одиноким или несчастным.
Этот тихий, жалобный голосок, раздававшийся из глубины гамака, наполнял меня неожиданной нежностью и жалостью. Я пыталась встряхнуться, вызвать в памяти тот парижский образ уверенного воротилы с пронзительным взглядом и жестким голосом, но видела перед собой лишь маленького человечка в блейзере цвета морской волны, который неподвижно лежал на залитом солнцем песке.
— Почему вы так и не женились? — спросила вдруг я.
— За исключением одного раза, мне этого никогда не хотелось. Вот только тогда, с той англичанкой, помните, я рассказывал вам? После той истории я долго не мог придти в себя. А потом… потом это уже было слишком легко. Видите ли, потом я стал богатым.
— Но наверняка были женщины, которые любили вас не за деньги? — заметила я.
— Не думаю. Хотя, может, я и ошибаюсь.
Воцарилось молчание. Я безуспешно пыталась найти слова, которые не были бы словами банального утешения. Но ничего путного на ум не приходило.
— Вот почему, — продолжал Юлиус. Голос его звучал все тише и тише, — с тех пор как я вас встретил, мне живется гораздо счастливее. Мне кажется, что я забочусь о вас, что есть кто-то, кто нуждается в моей помощи. Конечно, нехорошо так говорить, но в тот день, когда вы вернулись в «Пьер» и расплакались у меня на плече, позволили мне успокоить вас, я знаю, что это ужасно, но очень давно я не был таким счастливым, как в тот день.
Я молчала и сидела не шелохнувшись. Я чувствовала, как капелька пота потекла у меня по спине и заволокло глаза, как будто перестав видеть, я переставала и слышать. В конце концов я зло призналась себе, словно насмехаясь над собой, что еще после наших первых встреч, у Алфернов, в кафе, когда мы сидели совсем одни, я ждала этого момента. На деле мое чистосердечие оказалось лицемерием, а беззаботность — слепотою.
