— Завтра я пойду навещу Алана, — сказала я. — Как мы договорились. А за своими вещами пришлю кого-нибудь из «Пьера». Так или иначе мой адвокат из Парижа свяжется с вашим. Они обговорят все вопросы, касающиеся развода. А сейчас, к сожалению, я должна вас оставить, — добавила я машинально. Даже в самые ненужные моменты во мне всплывала вдолбленная с детства вежливость. — Мне еще нужно позвонить в Париж. Друзьям и на работу — пока не поздно.
Я протянула ей руку, и она растерянно пожала ее. По всей видимости, она спрашивала себя, не перегнула ли палку, не пожалуюсь ли я на нее завтра Алану и не обидится ли он смертельно на нее за это. На какую-то секунду она превратилась в старую, одинокую и эгоистичную женщину, которая вдруг увидела себя со стороны такой, какой была, и ужаснулась.
— Этот разговор останется между нами, — сказала я, проклиная себя за жалость. Затем повернулась и пошла.
Она громко окликнула меня по имени. Я остановилась. Неужели я наконец услышу человеческий голос.
— Что касается вашего чемодана, — бросила она, — то можете не беспокоиться. Мой шофер завезет его в «Пьер» через час.
Увидев меня, администратор «Пьера» испытал явное облегчение. Он ждал меня еще утром и теперь боялся, что цветы в номере начали увядать. Господин Юлиус А. Крам уже звонил два раза и просил передать, что позвонит еще в 8 часов вечера по нью-йоркскому времени, что означало 2 часа ночи по парижскому. Апартаменты Юлиуса состояли из двух комнат, разделенных гостиной, обставленной в стиле Чиппендейла. Было семь часов вечера, когда я подошла к окну и неожиданно ощутила то старое очарование, которое считала навсегда уже утерянным. Нью-Йорк был залит морем огней. К ночи город превращался в сверкающее, фантастическое зрелище. Я долго стояла и смотрела на него. Мне чудом удалось открыть форточку, и свежий вечерний ветер ударил мне в лицо. В воздухе запахло морем, пылью и бензином. Эти запахи были неотъемлемы от Нью-Йорка как и его непрекращавшийся гул. Они всегда преследовали меня. Я села на диван, включила телевизор и оказалась в мире вестерна, насыщенного стрельбой из благородных побуждений. Но, если я чего и хотела в этот час, после мрачной больницы и беседы со свекровью, так это развеяться. Но странное дело, если падала лошадь, то я падала вместе с ней, если злодей получал пулю в сердце, то это сердце было и моим тоже. А когда наступило время любовной сцены между чистой и невинной девушкой и крутым ковбоем, то я восприняла ее как личное оскорбление. Я переключила программу и попала на полицейский фильм. Это была чисто садистская картина. Я выключила телевизор и стала ждать восьми часов. Наверное, я выглядела смешно, вот так без дела сидя на диване, совершенно одна в огромной гостиной дорогого отеля. По всей видимости, в тот момент я здорово смахивала на богатую эмигрантку. Принесли мой чемодан, но у меня уже не было ни сил, ни желания открывать его. Я чувствовала, как в висках стучит кровь. Стучит по-дурацки, ненужно… В восемь часов пять минут зазвонил телефон, и я сняла трубку. Голос Юлиуса звучал очень ясно и близко. В тот момент мне показалось, что эта трубка и провод, пролегший, несмотря на бури и шторма, под океаном, были единственными вещами, еще связывавшими меня с миром живых.
