Это было похоже на замедленную съемку. Карлайл с отвращением оглядел миссис Лоуренс – видеть отца он не мог. Ее лицо стало таким же бордовым, как и кусок шелка, которым она старалась прикрыться. Мальчику эта ткань показалась знакомой. Да, точно, еще вчера Джемма, его мама Джемма, мурлыча себе под нос песенку, пришивала к этому шелку черное кружево по подолу, и ее тонкие пальчики порхали по гладкой ткани. А сам он сидел на окне, готовя уроки, и следил за каждым ее движением.
Карлайл слетел с лестницы и выбежал на улицу. Ему хотелось свежего воздуха. Но даже ветер с моря не помог.
Прямо на пороге отцовского магазина его вырвало.
Джемма видела, что что-то произошло. По его походке, ссутуленной спине. По тому, как Карлайл не сказал ни слова, только махнул рукой. Но то, что он запер дверь в свою комнату, ее ошеломило.
Сын чувствовал, что причиняет матери боль. Но боялся, что не сможет сказать «все хорошо», глядя ей в глаза. Все не было хорошо. Он не понял толком, что происходило в комнате над магазинчиком отца, но ощущение грязи, гадливости охватывало его при каждом воспоминании о той минуте. Он просидел до вечера, закутавшись в лоскутный плед, и слышал, как вернулся с работы отец.
О, если бы Джемма догадалась, что именно произошло на глазах у мальчика! Она бы нашла слова его утешить. К ней самой уже давно стекались многозначительные взгляды и намеки, которым она не придавала значения, – что Бетси Китс-Лоуренс слишком часто вертится рядом с ее мужем. Ну и что с того? Джемма с каждым годом все больше понимала, что любит мужа не так уж сильно, легкий угар влюбленности в него прошел почти сразу после свадьбы, оставив лишь привязанность. Однако она была благодарна ему за то, что он подарил ей Карлайла, самый неслыханный, бесценный дар, который только мог преподнести, сам того не осознавая.
Но Карлайл ничего ей не говорил. Все увиденное хоронилось в дальних глубинах его памяти. Он стал еще ласковее к матери, а с отцом не разговаривал. Уже тем же вечером Оливер понял, что сын ничего не рассказал Джемме, и до поры успокоился. Тревожило его теперь только одно: взгляд у сына, когда тот смотрел на Оливера, становился презрительным, уничижительным, как будто Карлайл видел перед собой мерзкую букашку, а не родного человека. Это был упрек. И Оливер ненавидел сына все больше.
– Знаешь, Джемма, – как-то после ужина начал Оливер. – Я договорился, и Карлайла… В общем, его приняли в Ларнихолл, закрытую школу для мальчиков. В Эксетере.
