— Я вам обязана всем, — сказала женщина.
Глаза у нее блестели, а на длинные ресницы навернулись слезы.
— Вы, должно быть, очень страдаете оттого, что помогли… свершиться… этому?
Упав с ресниц Лизы, слезы потекли по ее искаженному гримасой лицу. Гесслер подумал, что для него эти две слезинки были самым дорогим в жизни подарком, он хотел дотронуться до них, но не решился.
— Я ни о чем не жалею, — только и сказал он.
Гесслер подумал о Лотте, своей жене, такой спокойной, жирной, вечно что-то трещавшей, как сорока. Он представил ее себе за столом, обжирающейся жирной пищей. Или в театре — в вышедших из моды ярких нарядах.
— Нет, — с вызовом повторил он, — я ни о чем не жалею.
— Если бы вы не помогли, — возразила Лиза, — все шло бы как и прежде.
— Я знаю.
Это «прежде» всколыхнуло в сердце Гесслера грустную песенку о потерянном счастье. На мгновение он — обычно такой спокойный — пришел в отчаяние.
— Но из-за того, что вы помогли, — продолжила Лиза, — мы должны расстаться.
Почему она продолжала так настаивать на этом? Зачем она сыпала соль на раны? Гесслер не считал, что Лиза из какого-то намерения старается сделать ему больно. Он подумал, что никогда в общем-то не понимал женщин. Наверное, у нее были свои причины так говорить.
— Вы потрясающий человек, Адольф.
Смутившись, Гесслер неловко пожал плечами.
— Да нет же, — сухо возразил он, — когда не можешь сохранить то, что уплывает от тебя, лучше отдать его. Я — не потрясающий, а самолюбивый человек.
А потом бросил с такой горечью, что испугал Лизу:
— Прощайте, Лиза!
Она не поняла его.
— Вы уйдете прямо сейчас? — спросила женщина, ужаснувшись, что ей придется остаться одной в этом просторном помещении, где смутно витали запахи упаковочных материалов и плесени.
— Конечно, нет, но я прощаюсь с вами сейчас, потому что людям никогда не удается попрощаться в нужный момент.
Повинуясь какому-то порыву, она протянула ему руку. Он бережно взял ее, поднес к губам, затем прижал к щеке.
— Я не очень-то верю в Бога, — вздохнул он, — но да хранит вас Бог, Лиза.
— Надеюсь, у вас не будет неприятностей? — спросила она, любуясь им.
Гесслер выпустил ее руку и расстегнул пиджак.
— Меня, несомненно, допросят как адвоката Франка, но у меня такая хорошая репутация, что если только не произойдет какой-нибудь… случайности…
Он резко рассмеялся.
— Знаете ли, полицейские похожи на большинство смертных. Они считают, что после определенного возраста ты уже не способен на правонарушение.
