Гибель корабля на глазах многотысячной толпы и самого короля повергла Стокгольм в траур. В церквах служили заупокойные мессы по погибшим. Монарх приказал взять под стражу всех, кто уцелел при катастрофе, и предать суду. В том числе и капитана Ханссена, который спасся. Избежал этой участи лишь судостроитель Гибертсон — к тому времени умерший.
Материалы следствия частично сохранились. Они свидетельствуют, что королевский суд не вынес обвинительного приговора никому. Дело в конце концов было прекращено. Возможно, потому, что отчасти вина лежала и на короле. Ведь это он сам установил размеры корабля, не послушав строителей, и по его приказу они форсировали работы по спуску судна на воду. Как бы то ни было, дело закрыли.
Что касается вины капитана, то на вопрос, прочно ли были закреплены пушки, он поклялся, что все было сделано как полагается, и добавил: «Пусть меня изрубят на тысячу кусков, если хотя бы одна пушка не была закреплена самым тщательным образом».
Главный боцман Пер Бертильсон поклялся, что он, слава Богу, был абсолютно трезв и может с чистой совестью засвидетельствовать: паруса, канаты, вся оснастка находились в полном порядке.
Другой обвиняемый, один из строителей, голландец Хайн Якобсон, на вопрос, почему корабль построен таким узким, ответил, что все пропорции утвердил король.
Но, в общем, причина гибели судна так и не была установлена.
С тех пор о затонувшем в результате такого странного случая корабле помнили разве что охотники за сокровищами.
Но вот о нем вспомнил английский инженер Ян Бульмер. Он умудрился спуститься на тридцатидвухметровую глубину и поставить судно на киль. А три с половиной десятилетия спустя, в 1664 году, шведский инженер фон Трейлебен совместно с неким Андреасом Пеккелем подняли с затонувшей «Вазы» бронзовые пушки, всего 53. Итальянский священник и исследователь Франческо Негри был в это время в Стокгольме и наблюдал работу ныряльщиков. Об этом он рассказал в своей книге, вышедшей в Падуе в 1700 году.
По его словам, ныряльщики в эластичных водонепроницаемых кожаных костюмах поместились в колокол, изготовленный из свинца. При погружении ныряльщик, а точнее водолаз, становился на квадратную платформу из свинца, прикрепленную к колоколу цепями — на расстоянии нескольких сантиметров от кромки колокола. Водолаз был вооружен багром и крюками. На дне он мог пробыть не более четверти часа. Сигналы он подавал, дергая за веревку, привязанную к колоколу, в верхней части которого всегда оставался воздух — им и дышал водолаз. Из опасения, чтобы колокол при погружении не накренился — тогда из него мог уйти воздух, — его и делали из свинца. Но дальше удача изменила Трейлебену, и больше ничего существенного ему поднять со дня так и не удалось. Два года были потрачены едва ли не впустую. Неудача охладила пыл новых искателей.
