– Один сидел?
– С охраной. Но без войск. Войска разбежались уже.
А родственники, дети, жена? Они-то где? Одна только охрана?
Не стал переспрашивать. Ну его в баню. Адмирал так адмирал.
Да, еще подумал я, а почему 8-го-то мая? День Победы у нас когда?
– Слушай, Вилли, День Победы у нас же девятого. Так что Дениц девять дней один с охраной сидел.
Как это, до речи, правильно. 9 дней. А сколько еще должно было пройти, чтоб Гитлерова душа отлетела? Помню, мы с Никодимом это все обмозговывали. Обрабатывали, так сказать.
– У Вас девятого, у нас – восьмого. Чтобы два дня подряд всей Европой праздновать. Одного дня не хватило бы. Я ж тебе объяснял.
Да, Брандт простоват, тем и хорош. А Карина или Кристина его, переводчица, – не простовата совсем. Вот ей-ей буду. Рыжая-рыжая, как будто в клоунском парике. С веснушками. И притом сильная, своенравная. И грудь красивая. Не такая большая, как у центральной буфетчицы Днепродзержинска, но зато по формату куда лучше.
Я тогда только понял, что она любовница Брандта. Уж слишком смело с ним себя вела. И даже ко мне обращалась по имени, словно к другу, а не командиру половины земного шара. И не по делу сюда приехала.
По-русски говорила очень хорошо.
– Леонид, Вам нравится у нас на Зюльте?
У нас! Они что, вместе с Виликом прямо в этом доме живут?! А когда ж успевают? Он же в Бонне должен все время Германией руководить.
– Нравится. Очень нравится. У нас ведь Балтийское море тоже есть. Только куцее. Развернуться негде, простора нет. Я там, у нас, больше Черное море люблю. Пицунду, Форос, Ореанду знаете? В Болгарии я бываю, на Золотых Песках. Фидель Кастро очень на Кубу приглашал, но уж далеко больно. Пока обратно долетишь, весь загар сойдет. А здесь я мог бы жить. Простор есть.
– Это не Балтика. Это Северное море. Совсем другое.
Как она так хорошо по-русски?
– А где же ты, Кристина или Карина, русский язык учила?
– Да везде учила.
И расхохоталась всеми рыжими волосами.
– У меня отец русский. В 45-м был подполковником в Грайфсвальде. А мать – немка.
Где Грайфсвальд, я не помню, да и не надо. А так – все сходится. Ей, переводчице должно быть 45 с небольшим. Тьфу, бесовщина, 25 с небольшим. Если сразу после 45-го года. Вы понимаете.
Я заулыбался, как только мог. Мне всегда говорили, что у меня обаятельная улыбка. Даже Ирен Жолио-Кюри говорила.
Кажется, Вилик слегка заревновал. Он резко вскинул свою рязанскую руку куда-то направо.
– Вот видишь, Леонид. Там, в дюнах, еще один дом?
