В ужасе она просыпается, понимая, что сдала собственного сына.
За смертью Сталина пятого марта 1953 года последовали массовые освобождения. Льва Николаевича Гумилева отпустили только в мае 1956 года – он считал, что еще тремя годами расплачивается за безответственное поведение матери. «Эгоистичный монстр» – так он ее описывал. Выражение глубокой любви, рассказы о том, какие усилия, впрочем, напрасные, Ахматова приложила, чтобы вызволить сына из ада, не производили на него никакого впечатления. «Я злопамятен», – отвечал молодой человек, когда его обвиняли в жестокости.
А вдруг он был прав? И она – эгоистичный монстр…
В своей комнате в Болшево, куда запахи внешнего мира врывались лишь по утрам, когда уборщицы с тряпками в руках открывали окна, выходившие на опушку соснового бора, поэтесса проклинает свои оплошности, свою осторожность и целомудрие. Писать о Модильяни – больно, сложно и все-таки необходимо. Модильяни был убит дважды – нищетой и легендой. Необходимо разрушить саркофаг сокровенных мыслей. Амедео ненавидел границы, рамки, запреты. Он не принадлежал ни к какой школе, никогда не подписывал манифестов и не следовал правилам. Он везде задыхался, даже в Люксембургском саду.
Часто он хватался за воротничок рубашки, словно желая разорвать его и вздохнуть полной грудью.
– Сматываемся отсюда!
Отныне запертая в комнате в Болшево, каждый день мечтающая увидеть своего так сильно, но недостаточно любимого друга, Анна вонзает в себя нож воспоминаний.
Их первая размолвка на предмет женщин. Во время прогулки по бульвару Распай, который Модильяни ценил за атмосферу некоего триумфа, художник сказал, что женщины привлекательны лишь без одежды, а в платьях всегда фальшивы и неуклюжи.
Он любил дразнить Анну. Брала ли она реванш? Да, оставляла художника на пару дней без единой весточки – скорее, для того чтобы проверить собственные чувства, а не ранить его. В любви каждый всегда стремится доминировать.
Иногда вечерами дистанция между Ахматовой и Модильяни ощущалась довольно сильно. Он курил гашиш. Она сидела рядом. «Будь мила и добра», – шептал он полуосознанно. Что именно он хотел сказать? Чего вообще хотят мужчины, разговаривающие с женщинами из положения лежа?
Анна не могла быть с Модильяни милой.
Она ни с кем не была милой.
Первая заговорщическая улыбка. Первое невольное соприкосновение пальцев. Прогулка вокруг Сакре-Кёр, безумная потребность в его объятиях, усилия, прилагаемые, чтобы скрыть чувства. Кто теперь вспомнит и взлелеет эти воспоминания, кроме нее?
