– Пятнадцать рисунков? Исчезли в огне, – спокойно подытоживала Ахматова.
– В огне! Но кто их сжег и как?
Ахматова поднимала глаза. Ах, необразованная молодежь, еще не родившаяся на свет, когда Россия горела! Пожары 1918 года, поборы и бесчинства 1919 года, бесконечные беспорядки следующих лет, на кострах наша жизнь превращалась в пепел, их разжигали палачи и мы сами во избежание худших надругательств. Чистки 1930-х. Судебные процессы. Исчезновения. От страха кровь стыла в жилах. Мы не чувствовали ничего, кроме страха. Страх был единственным чувством, благодаря которому мы оставались людьми, понимаете? В итоге мы даже стали ценить страх. Впрочем, он заставлял трусить и прогибаться и лучших из нас.
Молодые люди кивали. «Трогательные и глупые», – с печалью думала Ахматова. Объяснять некоторые вещи бесполезно. Что ни скажи, окажешься злодеем – несправедливым по отношению к умершим, жестоким по отношению к живым.
Единственный выход – создать нерушимую, неопровержимую версию прошлого и ее придерживаться. Согласно своей теории, Анна утверждала, что пятнадцать рисунков Модильяни исчезли так или иначе. Порой она улыбалась, воображая, что некоторые рисунки использовали в качестве бумаги для самокруток. Сигареты из Модильяни, раскуриваемые красногвардейцами.
Анна умолкала, заполняла тишину необязательными жестами. Сигареты из Модильяни – что это? Черный юмор? Или быстрый сеанс экзорцизма?
Некоторые особо чувствительные люди, безутешные перед лицом чужой потери, донимали Анну вопросами относительно пятнадцати рисунков. Писал ли Модильяни с натуры? В мастерской? В Люксембургском саду? Узнавала ли Анна себя?
Поэтесса повышала голос: «У кого-нибудь есть сигарета?» Посетители задерживали дыхание. Полуприкрыв глаза, Анна наслаждалась своим авторитетом. Раньше у Ахматовой была молодость, красота, теперь – умудренность испытаниями.
«Я никогда не позировала для Модильяни. Никогда. Об этом и речь не заходила. Я не была его вдохновительницей или музой. Музы – для художников, лишенных темперамента, изобретение мужчин, стремящихся задушить творческий потенциал женщины.
Плотное кольцо одиночества, которое я видела вокруг него, наверное, связано с тем, что, в отличие от своих приятелей во главе с Пикассо, Модильяни не был охотником за юбками. Для многих мужчин страсть идет рука об руку с презрением, но только не для Амедео. Мужчины, которые якобы любят женщин, на самом деле любят подчинять себе женщин. Любить женщину в принципе легко, каждый может просто полюбить, в этом нет ничего особенного. Но настоящее чувство, настоящий экстаз – любить женщину как личность, тебе равную. Вот это искусство. Модильяни относился ко мне как к равной, и я воспринимала его так же. Мы были равны во всем, в том числе – в ожидании.
