. То, что он решил произнести свою речь именно здесь, а не на какой-нибудь официальной правительственной трибуне, не было простой случайностью. Здесь находились люди, готовые осуществить «предназначение» Америки, элита, обязанная организовать мир вокруг ценностей, на которые грозила опуститься коммунистическая тьма. Исполнение «Плана Маршалла», как он стал называться, было их судьбой.
Выступление Маршалла организовывалось для усиления эффекта от идеологического воззвания президента Трумэна, прозвучавшего несколькими месяцами ранее и немедленно ставшего известным как «Доктрина Трумэна». Обращаясь к Конгрессу в марте 1947 года по поводу положения в Греции, где существовала угроза прихода коммунистов к власти, Трумэн в апокалиптических тонах призвал к началу новой эпохи американского вмешательства: «В настоящий момент мировой истории каждая нация должна сделать выбор между двумя альтернативными путями, - заявил он. - Выбор нечасто бывает свободным. Один путь основан на воле большинства... Второй... на воле меньшинства, силой навязавшего себя большинству. Оно полагается на террор и угнетение, контроль прессы и радио, фиктивные выборы и подавление личной свободы. Я уверен, что политикой США должна стать поддержка свободных людей, которые сопротивляются попыткам вооружённого меньшинства подчинить их или борются с давлением извне. Я уверен, что мы должны помочь свободным людям осуществить их собственное предназначение на их собственном пути» [43].
После речи Трумэна государственный секретарь Дин Эйчесон (Dean Acheson) говорил конгрессменам: «Мы пришли к ситуации, не имевшей аналогов со времён античности. В эпоху противостояния Рима и Карфагена произошла не просто поляризация сил, действовавших на мировой арене. Две великие державы были разделены непреодолимой идеологической пропастью» [44]. Джозеф Джоунс (Joseph Jones), чиновник Государственного департамента, который готовил текст речи Трумэна, осознал огромное впечатление, произведённое словами президента: «Все препятствия, стоявшие на пути решительных действий, были сметены». Политики почувствовали, что «открылась новая глава всемирной истории, и они были удостоены чести стать участниками грандиозных событий, какие редко случаются даже на протяжении долгой жизни великой нации» [45].
Возвышенный смысл, следовавший из судьбоносной роли Америки в послевоенном мире, вызванный к жизни выступлением Трумэна, предоставил риторический контекст для последующей, не столь явно антикоммунистической речи генерала Маршалла. Их комбинация - пакет мер экономической помощи, соединённый с идеологической установкой, - недвусмысленно давала понять: будущее Западной Европы, если она вообще имела будущее, отныне неразрывно связано с Pax Americana.
