А вот я не все понял из этого разговора. В голове у меня запуталось еще больше, и защемило в сердце.
Пошли тоскливые дни. Несмотря на то что весна добралась и до нашего микрорайона. Снег сошел с тротуаров, обрушился с крыш, деревья, отряхнувшсь от него, расправили свои ветки, готовясь одеть их свежей весенней листвой. Оживились голуби, еще больше обнаглели вороны. Возле помоек стали тусоваться и распевать дикие коты и кошки…
Бонифаций раздал нам после проверки сочинения. Ирке он, сияя, сказал:
– Вот уж от вас, Орлова, не ожидал!
Ирка покраснела от гордости и тут же отпросилась с урока в спортзал.
– От тебя, Дима, я тоже не ожидал. – Это Бонифаций сказал кислым голосом.
Еще бы! Все свои мысли я вложил в Иркино сочинение, а свое слепил из каких-то банальных остатков.
– Ты о чем думал, Дима, когда писал?
Знали б вы, Игорь Зиновьевич, о чем я думал. Ничего не ответив, я сел и отвернулся окну. За ним синело чистое небо и неторопливо плыли по своим делам редкие кучки белых облаков…
Иногда после уроков я не спешил домой – не хотелось почему-то. Уходил в парк и бродил там собачьими тропками. В парке под деревьями кое-где еще лежал снег. Сморщенный, замусоренный – скорей бы уж дотаивал. Мне почему-то порой казалось, что, когда весна совсем уж одолеет зиму, все повернется к лучшему.
Только одно меня сильно удивляло и даже обижало. Мама и Алешка почему-то не больно страдали. Конечно, мама иногда вдруг задумывалась, Алешка вдруг кидал быстрый взгляд на свои волшебные бумажные часы – но ни мама, ни Алешка не заламывали руки («О, горе мне, горе!») и не хлюпали мокрыми носами. Заметил я только, что Алешка стал внимательнее к маме и даже без всяких уговоров съедал по утрам ненавистную овсянку. Сидит, стучит ложкой на тарелке, наворачивает. И задорно говорит маме про папу:
– Ничего! Война придет – хлебушка попросит. Да, мам?
– Еще как попросит-то, – кивала мама, сдерживая улыбку.
– А мы ему не дадим! – это Лешка злорадно сказал.
– Ну… – мама немного замялась. – Немножко все-таки покормим.
– Ладно, покормим. И опять отпустим.
– Там видно будет, – говорит мама, забирая у него пустую тарелку.
Тут – суматошный звонок в дверь: ворвалась тетя Зина.
– Овсянку будешь? – спросила ее мама.
– Однозначно, подруга! Я вся в нерве! Сижу дома, никого не трогаю. Заходит какой-то хмырь. – Тетя Зина обрисовала его жестами – чуть немного от пола и в две руки в ширину. – Пупс такой.
– Теть Зин, – вмешался Алешка, – хмырь или пупс?
