С левого, низинного берега Днепра, залитого зелеными лугами, Григорий и Галина любовались стоявшим на взгорье Киевом, точно нарисованным на золоте заката.
Расплавленный огненный мост, проложенный закатным солнцем, переливчато дрожал на волнах широкой реки и напоминал Григорию огненную пляску горящей на воде нефти. Григорий остановился и, козырьком приставив ладонь ко лбу, смотрел на город, четко вырисовывающийся силуэтами зданий на высоких пологих холмах.
— Если кукушка не обманула меня во сне, то еще долго будем приходить на этот берег и любоваться, как горит Днепр, подожженный солнцем, Ты только вглядись!
— А хату нашу видишь? — тихо спросила Галина.
— Вижу, — ответил Григорий, всматриваясь туда, куда показывала рукой Галина, хотя на самом деле не находил среди белых, похожих друг на друга деревенских хат, утонувших в зеленых садах, хату Галины.
— А иву в нашем саду? Смотри, какая она высокая, В целой деревне нет ей равных по высоте.
Напрягая зрение, Григорий долго всматривался в даль, где на двух холмах, прогибаясь в середине, растянулась Галинина деревня.
— Подожди, подожди… — Григорий крепко сжал руку Галины. — Неужели это наша ива? Никогда не думал, что ее можно увидеть отсюда.
— Дедушка говорил, что ей уже полтораста лет. А посадил ее дед моего деда.
Григорий еще с минуту постоял, глядя вдаль, потом обнял Галину, и они пошли в сторону пристани, где лениво покачивались на волнах моторные лодки и старенький прогулочный катер ждал очередных пассажиров.
— Знаешь, Галчонок, о чем я сейчас подумал? — рассеянно спросил Григорий.
— О чем? — Перекусывая зубами крепкую былинку, Галина снизу вверх смотрела на Григория.
— А ведь здорово, что мы родились с тобой в семнадцатом году! А я-то, я-то… Ты только вдумайся: надо же так подгадать, чтобы день рождения отмечать седьмого ноября?!
Из-за темного железнодорожного моста, перекинутого через Днепр, показалась огромная труба большого белого парохода, который тут же, как только нависший над ним железный скелет моста остался позади, протяжно и хрипло прогудел, и в этом гудке Галине послышалось радостно-трубное: «Про-нес-ло…»
— Сегодня, Гришенька, ты сплошная мелодрама. Таким я тебя еще не видела. Уж не закат ли вечерний на тебя так влияет?
— Нет, не закат.
— А что же?
— То, что в тебе забилось второе, маленькое сердце. Тебе этого не понять. Вы, медики, грубые материалисты. А у меня сейчас на душе такое умиротворение, что дьявольски хочется помечтать.
